16. Другое опровержение позиции Дуранда и прочих авторов второго объяснения. Кроме того, случается, что одной направленности, приданной понятию волей, недостаточно для речи: необходимо, чтобы эта интенция и направленность были обращены именно на обозначение и речь, как можно видеть в самом приведенном примере. Но, согласно мнению Дуранда, никакая речь не предполагает такого придания направленности, ибо в силу указанного акта воли не производится никакого обозначения собственного акта, никакого выражения или явления, никакого изменения в другом ангеле, а только имеется некое согласие, или особое позволение, чтобы другой усмотрел акты, которые он видит сам по себе, собственными силами. А этого, как представляется, недостаточно для речи. Ибо субстанция речи состоит в обозначении, а придание направленности добавляет только моральную соотнесенность, как было показано. И этот довод, по моему мнению, действен также против позиции томистов: ведь, согласно их точке зрения, здесь тоже нет никакого обозначения или выражения помыслов, а есть только согласие воли относительно познания со стороны другого.
17. Дальнейшие аргументы против обоих мнений. Кроме того, против обоих мнений применимы некоторые аргументы, высказанные при обсуждении предыдущего суждения. А именно, отсюда следует, что ангельская речь есть акт воли, а не интеллекта, что выглядит абсурдным: ведь выражать понятие дело не воли, а интеллекта, более того, выражение аффекта называют делом интеллекта, и потому повеление и речение считается актом интеллекта. Правда, названные выше авторы, и прежде всего Дуранд, ответили бы на это, что речь бывает двоякой: одна выражает скрытые помыслы ума, другая лишь придает собственным актам направленность к другому, даже если это акт известен иным способом. К первой речи применим приведенный аргумент, ко второй нет. И обосновать это можно тем, что первая речь предназначена для манифестации сокрытого, а она возможна только через некоторые знаки, и в человеческой речи происходит именно так. Вторая же речь предназначена лишь для того, чтобы являть аффекты другому, добровольно направляя свои собственные акты к познанию с его стороны. А это достижимо одним лишь актом воли, помимо прочих знаков. И поэтому, хотя первая речь принадлежит интеллекту, вторая может осуществляться волей. Подтверждается это прекрасным примером речи, обращенной к Богу. Я признаю то и другое в первой книге «О молитве», гл. 4 и 5, и так же прямо учит Скот, комм. к книге 2 «Сентенций», дист. 9, вопр. 2, на первый аргумент второго вопроса. И по-другому это понять невозможно.
18. Опровергается то, что может быть сказано в защиту Дуранда. А также то, что может быть сказано в защиту прочих. Тем не менее, хотя это верно говорится о речи к Богу, по отношению к ангельской речи дело, видимо, обстоит иначе. И первый довод против Дуранда состоит в том, что ангел говорит другому не об известной тому вещи, а о сокрытой, так как, согласно здравому учению, внутренние акты говорящего ангела неизвестны остальным, и потому необходимо, что они были им явлены посредством речи. В отношении Бога дело, как очевидно, обстоит иначе. Второй довод против первого мнения заключается в том, что к нему не применим пример с Богом: ведь Богу и мы, и ангелы говорим об известной ему вещи, а потому можем обращаться к Богу лишь для того, чтобы добровольно явить ему наше сердце, желая, чтобы оно было для него открытым, и со своей стороны стремясь по мере возможности поведать ему о наших помыслах, как справедливо замечает Скот в указанном выше месте. Поэтому будет вполне верным утверждение, что такая речь скорее состоит в аффекте, чем в эффекте. Но один ангел говорит другому о вещи, скрытой от собеседника и в собственном смысле тому не известной. Ведь если иногда они и могут говорить о том, что известно обоим, как это бывает и между людьми, это обстоятельство привходящее; а как это бывает, мы скажем ниже. Теперь же мы рассуждаем о речи, которая ведется о внутренних актах, а они сами по себе сокрыты, и указанные авторы нас поддерживают. Итак, по отношению к таким актам недостаточно речи через аффект, но должна иметь место речь через эффект. Видимо, поэтому она заключается не только в воле, придающей акту направленность к тому, чтобы быть познанным: необходимо, чтобы имела место манифестация акта и чтобы придание направленности со стороны воли имело непосредственной целью манифестацию акта, а не сам акт. Манифестация же есть то же самое, что речь; следовательно, это не само придание направленности со стороны воли, а нечто промежуточное между волей, которой речи придается направленность к другому лицу, и актом, который явлен посредством речи.
19. Еще одна уловка. Тем не менее, названные авторы могли бы ответить, что, хотя ангел говорит к другому, являя ему собственные акты, от него скрытые, он все же в состоянии вести речь к другому одной лишь волей, придающей акту направленность к другому, чтобы тот мог его познать: этого достаточно и без какого-либо обозначения или промежуточного выражения акта. И объясняется это тем, что ангельская речь к другому ведется не для того, чтобы другой узнал принцип постижения ранее сокрытой вещи, как это бывает между людьми, а для того, чтобы устранить завесу, скрывавшую мысль говорящего ангела: ведь другой, к кому обращена речь, уже обладает достаточными началами для познания этого акта по устранении препятствия[32]. Но таким препятствием, или завесой, было не что иное, как воля ангела, противившегося или, по меньшей мере, не желавшего, чтобы другой знал его акты. И поэтому то воление, коим один ангел желает направить свои акты к другому, и будет речью не той, что выражает акты, а той, что устраняет препятствие. Тот же самый ответ был бы уместен и с точки зрения сторонников того мнения, которое полагает препятствием отрицание божественного содействия, если исходить из того, что, согласно божественному закону, содействие предоставляется сразу же, как на то будет согласие говорящего.