Поддержанию постоянного наблюдения способствовала сама архитектура дома. Это было одноэтажное строение, буквой U окружавшее внутренний двор с лужайкой посередине, единственным деревом, которое упорно отказывалось разрастаться, и четырьмя симметрично расположенными клумбами, где весной высаживали тюльпаны, летом герани, а осенью георгины. Двор был обустроен прочными деревянными скамейками, чтобы постояльцы летом могли принимать солнечные ванны. На каждой имелась табличка в чью-нибудь память, этакое memento mori, которое могло расстраивать только «пользователей», менее стойких, чем любимые старики миссис Доггет. В конце концов, шестьдесят и более лет XX века им уже удалось прожить.
Не очень-то удобно устраивать пикник, расположившись рядком на жесткой скамейке и не имея стола. Милдред предусмотрительно прихватила большие бумажные салфетки, которые они постелили себе на колени. Она передавала по цепочке тарелки с лососем, языком, раскладывала на них листья салата и помидоры. Остальные скамейки пустовали постояльцы не были любителями свежего воздуха, но за участниками пикника следили заинтересованные взгляды, а из окна своего кабинета, выходившего на противоположную сторону двора, миссис Доггет ободряюще махала им рукой. Огастас Мейбрик ел охотно, но молча. Пока не покончили с фруктовым салатом, разговор тянулся пунктирно, но после этого, как и ожидалось, Огастас завел старую песню о своем переезде.
Они выслушали ее молча, потом Родни Мейбрик произнес:
Прости, папа, но твоя идея неосуществима. Пребывание в «Мейтленд-лодже» стоит тридцать пять тысяч фунтов в год, и цена почти наверняка будет расти. Это вызовет невосполнимую убыль нашего капитала.
Капитала, которого вам бы не иметь, если бы не я.
Ты передал Милдред и мне бо́льшую часть наследства дяди Мортимера, и мы, разумеется, очень благодарны тебе. Можем заверить, что деньги не будут потрачены впустую. Ты бы и сам не отдал нам этот капитал, если бы не был уверен в нашей финансовой честности и эффективности.
Я не видел причины, по которой чертово правительство должно получить мои деньги.
Именно.
Но сейчас я не вижу причины, по которой я сам, в свои преклонные годы, не могу получить немного комфорта.
Папа, тут тебе вполне комфортабельно. Этот сад восхитительный, заметила Милдред.
Этот сад сущий ад.
Я не сомневаюсь, продолжил Родни, что, завещая деньги тебе, дядя Мортимер считал их семейным капиталом, а его следует должным образом инвестировать, преумножить и, в свою очередь, оставить своим детям и внукам.
Ничего подобного Мортимер не думал. В то последнее Рождество, которое мы все проводили в Пентленде, то самое, когда он умер, он сообщил мне, что собирается послать за адвокатом, как только контора откроется после праздников, и изменить завещание.
Мимолетная причуда. Со стариками такое случается. Но в любом случае возможности осуществить ее ему не представилось.
Не представилось, подтвердил отец. Об этом я позаботился. Именно поэтому я его и убил.
Единственное, что пришло в голову Милдред при подобном заявлении, уточнить: «Что ты сказал, папа?» Однако едва ли уместно было задавать такой вопрос. Отец произнес свои слова громко и внятно. И пока она пыталась придумать что-нибудь более разумное, ее брат тихо промолвил:
Это нелепо, папа. Ты его убил? Как ты его убил?
Мышьяком.
К Милдред вернулся дар речи, и она напомнила:
Дядя Мортимер умер от сердечной болезни, осложненной вирусной пневмонией и гастроэнтеритом.
Осложненными мышьяком, усмехнулся отец.
Где ты взял мышьяк, папа?
Голос Родни звучал подчеркнуто спокойно. В отличие от сестры, сидевшей на краю скамейки прямо, он вальяжно откинулся на спинку и, расслабившись настолько, насколько позволяла твердость дерева, принял позу человека, собирающегося позабавиться старческими фантазиями отца.
Я взял его у Смоллбоуна, садовника твоего дяди. Он всегда говорил, что для борьбы с одуванчиками нет ничего лучше мышьяка. Узнав об этом, Мортимер сказал, что мышьяк слишком опасен, чтобы держать его в хозяйстве, и велел Смоллбоуну уничтожить яд. Но Смоллбоун оставил немного для себя и хранил в старомодном пузырьке синего стекла, в каких держат яды. Он признался мне, что это дает ему ощущение собственной власти. Могу это понять и, зная, как он относился к своему хозяину, удивляюсь, что он не воспользовался этим мышьяком раньше меня. Смоллбоун держал мышьяк в сарае для садовых инструментов, и когда он умер, я нашел его и перепрятал еще надежнее. Мне это тоже давало ощущение власти. Смоллбоун всегда говорил, что мышьяк не разлагается со временем, и оказался совершенно прав.
Я взял его у Смоллбоуна, садовника твоего дяди. Он всегда говорил, что для борьбы с одуванчиками нет ничего лучше мышьяка. Узнав об этом, Мортимер сказал, что мышьяк слишком опасен, чтобы держать его в хозяйстве, и велел Смоллбоуну уничтожить яд. Но Смоллбоун оставил немного для себя и хранил в старомодном пузырьке синего стекла, в каких держат яды. Он признался мне, что это дает ему ощущение собственной власти. Могу это понять и, зная, как он относился к своему хозяину, удивляюсь, что он не воспользовался этим мышьяком раньше меня. Смоллбоун держал мышьяк в сарае для садовых инструментов, и когда он умер, я нашел его и перепрятал еще надежнее. Мне это тоже давало ощущение власти. Смоллбоун всегда говорил, что мышьяк не разлагается со временем, и оказался совершенно прав.