И весь этот век, человеком из коего Абдуллах Амин и хотел вернуться таким как прежде очищенным и благочистивым, стараясь, чтобы религия процветала, Абдуллах Амин говорил на языке, понятном каждому. Это был язык воодушевления, язык вещей, которые делаются с любовью и охотой, делаются ради того, во что веришь или чего желаешь.
Абдуллах Амин взял свою котомку и пристроил её к остальным вещам. Спустился по лестнице. Он еще немного задержался, расхаживая по комнате, попивая чай из хрустальных стаканов. Он вспоминал, что когда-то для столь раннего часа посетителей было много. Со временем людей стало захаживать всё меньше и меньше. Теперь его дом пустовал. Только сейчас Абдуллах Амин вдруг заметил, что его волосы напоминают волосы Дамблдора из популярной сказки.
Он ушел не прощаясь не хотелось плакать, но он понимал, что будет тосковать по всему этому, по всем тем прекрасным вещам, среди которых жил здесь. Но он обрел уверенность в себе и в эту минуту почувствовал огромную радость. Он вышел из дома довольный собой.
Помещение, где сидел Аистаил, больше напоминало хлев, и пахло там потом, пылью, скотиной. «Стоило на десять лет его забросить, чтобы оно обратилось в такую дыру», думал он, рассеянно осматривая аппартаменты ишака.
Однако ж теперь было всё равно. Ведь здание навсегда придется оставить и следовать знакам. Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы отыскать то единственное жилище, в которое он осмелится поселить Аистаила. И вот теперь ишак, не успев им вдоволь ни насладиться, ни, может быть, даже привыкнуть к нему, его освобождает.
Через пару часов они уже были в пути и автомобиль неуклонно двигался на восток. Они выехали рано по утру, останавливались на привал, когда солнце достигало зенита, и, переждав пик зноя, снова трогались в путь. Абдуллах Амин мало разговаривал с ишаком тот по большей части не отрывался ото сна.
Здесь, в пустыне, безмолвие нарушали лишь посвист вечного ветра да скрип песка под резиной их новёхонького Хаммера.
Иногда песчаная пустыня вдруг становится каменной. И если автомобиль оказывался перед валуном, его огибали, а если перед целой россыпью камней шли в обход. Если песок был таким рыхлым и мелким, что в нём увязали, искали другой путь. Иногда под ногами оказывался солончак значит, на этом месте было когда-то озеро.
Всему этому была единственная причина: сколько бы не кружил автомобиль, сколько бы раз не менял направление, он неуклонно двигался к цели. Одолев препоны, снова шел на звезду, указывающую, где расположен оазис. Видя, как блещет она в утреннем небе, они знали: звезда ведет их туда, где они найдут прохладу, воду, пальмы, отдых.
Абдуллах Амин научился понимать своего Аистаила, привязался к нему. Мало-помалу он сдружился с ним. Но однажды беда коснулась его. Аистаил тревожился, и Абдуллах Амин с ужасом смотрел, как погибает вся построенная с ишаком дружба. И зря он не хотел обращать внимание на то, что происходит с Аистаилом. Как бы тот ни петлял, он неуклонно менялся. А вскоре и вовсе отбился от рук. Впрочем, Абдуллах Амин по-прежнему был уверен, что стоит лишь отыскать нужные слова.
А пока муфтий в пути принялся читать.
Они с Аистаилом шли пешком. Абдуллах Амин держал в руках книгу, которую у него в мечети однажды оставил кто-то из прихожан. Книга была без обложки, но имя автора он нашел Карлос Кастанеда. Роман, описывающий сущую ересь какого-то мистика, именуемую шаманскими знаниями, местами так удивлял и увлекал, что муфтий временами то замедлял шаг, а то и вовсе останавливался как вкопанный.
«Кастанеда плакал, кололся, но продолжал есть кактус, дабы перестать настаивать на своей картине мира, как на абсолютной истине. Пийот расшатывал его догматическую уверенность, но в отместку Кастанеда должен был заплатить высокую цену: его тело ослабло, и понадобилось четыре месяца, чтобы он пришел в норму. Карлос Кастанеда испытывал ужасный страх и бессилие.» Читал Абдуллах Амин, Акт полного осознания есть следствие крайне левого сдвига точки сборки в момент принятия ислама.»
Он остановился, замер, увидев мясистый кактус без шипов, который доходил до двадцати сантиметров в высоту и представлял собой вид одной большой кнопки. Потом Абдуллах Амин осознал, что она тут не одна: растений несколько. Почти все они цвели. На вершинах этих кнопок светло розовые цветы. И ничуть не задумываясь муфтий бросился их собирать.
Общипав всё до последнего лепестка, он подумал: как хорошо, что они в пустыне: перед тем как заваривать цветочки, он их легко сможет высушить на Аистаиле.
В этот миг он понял, что на две секунды отвлёкся, заглядевшись на цветущий кактус. Сердце у него ёкнуло. Он боялся оглянуться, потому что уже знал, что предстанет его глазам.
В этот миг он понял, что на две секунды отвлёкся, заглядевшись на цветущий кактус. Сердце у него ёкнуло. Он боялся оглянуться, потому что уже знал, что предстанет его глазам.
Еще несколько мгновений Абдуллах Амин уверял себя, что они с его домашним ослом случайно потеряли друг друга, и решил оставаться на месте вдруг тот вернется. Прошло какое-то время. Он сделал пару шагов и закричал нараспев: