Немало печатных изданий по всему миру выразили свое возмущение неподобающей шумихой вокруг его близкой кончины; эти самокритичные выступления вызвали встречное движение публики, о чем свидетельствовала обширная читательская почта. Однако, в полном соответствии с законами о СМИ, с тем большим нетерпением ждали на всех континентах репортажей немногих удостоившихся аудиенции журналистов.
Биографы уже точили перья. Издатели готовились к схватке. Нашлись, конечно, и такие интеллектуалы, которые задавались вопросом, не дутая ли величина эта мировая знаменитость и действительно ли столь весом вклад Абдуллаха Амина в мировую культуру. Не был ли он всего лишь пройдошистым наследником истинных, но недооцененных творцов? Приводились имена авторов, известных единицам, произведений которых сами господа религиоведы не читали, что позволяло им проявить проницательность.
Он жил не один, а держал одно единственное домашнее животное любимого сомалийского ишака по кличке Аистаил. Каждый день около пяти часов одна мужественная медсестра приходила его мыть. Названных факторов обеспечила агонии Абдуллаха Амина исключительный резонанс. Вне всякого сомнения, она была просто обречена на успех.
Муфтий, имевший на своем счету двадцать две религиозные книги, проживал в скромном многоквартирном доме на первом этаже: его устраивало отсутствие лестниц, поскольку передвигался он только в инвалидной коляске. Хотя делать за него покупки он не доверял никому и за продуктами выезжал сам в близлежащие магазины. Его Аистаил жил в том же доме четырьмя этажами выше, но встречаться со своим хозяйном лично по возможности избегал; Амин регулярно звонил ишаку по телефону, и неизменно начинал разговор одними и теми же словами: «Сожалею, дорогой Аистаил, но я еще не умер», затем он просто слушал блеенье или дыханье своего ишака.
Удостоившимся высокой чести журналистам секретарь тем не менее не уставал повторять, какое доброе у старика сердце: разве не перечислял он ежегодно половину своих доходов благотворительным фондам? И разве не проявляются эти глубоко скрытые душевные качества в героях его книг-притч? «Конечно, он всем дает жизни, и мне первому, но, уверяю вас, его злобная личина не более чем кокетство; с виду этот толстяк скала, кремень, но под напускным бессердечием он прячет нежную и ранимую душу». Разглагольствования секретаря щелкоперов отнюдь не успокаивали; впрочем, им вовсе не хотелось, чтобы рассеялся страх, предмет зависти многих, окружавший их романтическим ореолом, как корреспондентов в горячих точках.
Известие о скорой кончине пришло шестого января. Шестого февраля первый журналист, допущенный к муфтию, вошел в святая святых. В квартире было темно, и он не сразу различил массивную фигуру в инвалидном кресле посреди гостиной. Замогильный старческий голос произнес невыразительное «добрый день», более никак его не подбодрив, отчего бедняга совсем скукожился.
Я счастлив познакомиться с Вами, господин Амин. Это большая честь для меня.
Диктофон был включен и готов фиксировать каждое слово старика, но тот молчал.
Прошу прощения, господин Амин, Вы не позволите зажечь свет? Я не вижу Вашего лица.
Сейчас десять часов утра, прошу прощения, но я никогда не зажигаю свет в это время. Ничего, скоро Ваши глаза привыкнут к потемкам и Вы меня увидите. Так что порадуйтесь отсрочке и довольствуйтесь пока моим голосом это лучшее во мне.
У Вас действительно очень красивый голос.
Да.
Повисла тягостная для гостя пауза, и он черкнул в своем блокноте: «Злобный толстяк Амин очень экономен».
Господин Амин, весь мир восхищен Вашим решительным отказом лечь в больницу, невзирая на предписания врачей. Естественным будет первый вопрос: как Вы себя чувствуете?
Я себя чувствую как чувствую себя двадцать лет.
То есть?
Никак.
Что-что?
Я себя не чувствую.
Да, я понимаю.
Рад за Вас.
Ни тени иронии не прозвучало в безупречно ровном голосе больного. Журналист хихикнул, слегка натужно, и продолжал:
Господин Амин, с таким человеком, как Вы, не хочется прибегать к иносказаниям, принятым в нашей профессии. Я позволю себе спросить напрямик, о чем думает и что чувствует великий муфтий, пророк, знающий, что дни его сочтены?
Пауза. Вздох.
Не знаю.
Не знаете?
Если бы я знал, о чем думаю, то, наверно, не стал бы муфтием. Мне трудно что-либо утверждать.
Как это? Ведь Ваше последнее толкование Корана вышло меньше двух лет назад Получив экземпляр первого издания толкования, я испытал искреннюю радость. В течение многих лет читатели-энтузиасты в России пытались распространять книгу самостоятельно размещали в Интернете, передавали друг другу ввиде книжек самоделок, изготавливали фотокопии текста. Однако, несмотря на все старания, никак не удавалось, в силу разных обстоятельств, добиться грамотного продвижения толкования Корана на книжный рынок.
Но вот, наконец, книгу издали и занялись профессиональным её распространением на российском рынке. Теперь Невероятно, но факт: Ваши религиозные книги переведены на все основные мировые языки!
Да. Потрясающе. Но я не пишу больше.
Пауза.
Когда же Вы бросили писать?