О ночной поездке на озеро Иссык-Куль девчонки говорили с благоговением: в купании под звездами было столько удовольствия. Раздетые донага, они лежали на абсолютно спокойной, без единой морщинки поверхности озера, вытянувшись во весь рост и рассматривая звезды. Ночи были ясными, и над их головами, точно посередине небосвода, простирался четко видимый Млечный путь.
Спортсменка Таня ввела для нас ежедневный тренинг упражнение в виде катания на бедре. Процесс вскидывания напарника «на бедро» через ловкую подножку требовал определенной изворотливости и сноровки. Этот «тренинг» сопровождался приступами бурного смеха, легко поднимал упавшее настроение. Таня никогда не поддавалась унынию, и рядом с ней меня не покидала уверенность в том, что «la fe mueve las montanas» (вера сдвигает горы).
В этой же комнате жила староста группы Задорожная Надя. Ее могли называть Эсперансой, что в переводе с испанского значило «надежда». Само имя делало ее причастной к таинству под названием «испанский язык». Путь к освоению испанского языка у Надежды был долгим и целеустремленным. Два года подряд сдавала экзамены в Пятигорский иняз на испанское отделение и оба раза не поступила из-за высокого конкурса надо было сдать всё на пятёрки. Устраивалась на работу то библиотекарем, то почтальоном, то лаборанткой. Даже водителем электрокара на автомобильном заводе в родном городе Миасс, чтобы получить рабочий стаж. Наде все ее «работы» нравились везде она работала с душой. Летом, взяв отпуск, поехала поступать в Иркутск, в совершенно незнакомый город. Успешно сдала экзамены, но именно в тот год на испанском отделении проводили эксперимент: в первую очередь принимали тех, кто изучал испанский язык в школе. Это были девочки из Бурятии, с довольно слабыми знаниями, но их-то и взяли. На другой год история повторилась: одну группу набирали с испанским, две другие с английским. Пройдя жесткие условия конкурсного отбора, Надежда оказалась в числе сильнейших.
Обладая такими качествами, как мечтательность и романтичность, когда дело касалось выполнения обязанностей старосты, девушка проявляла несгибаемую требовательность к посещению занятий и при этом умудрялась не быть «слугой двух господ». Она педантично делала свое дело, невзирая на лица, и даже студенческий бунт против «деспотичности» старосты оказался бессильным изменить ее линию поведения.
Для «своих» Эсперанса стала «элементарной Надькой», фанатично преданной творчеству испанского певца Рафаэля. В день рождения кумира она покупала красную розу и устраивала в комнате настоящее торжество. Мы вкушали ананас, Надин фирменный торт в виде муравейника и прочие лакомства и в обмен на «праздник живота» целый день слушали не только хорошо известные, но и малознакомые «заунывные» песни популярного испанца, которых было значительно больше в ее музыкальной коллекции. Своеобразный характер Эсперансы я определила строчками из песен Рафаэля: «Digan lo que digan» (Пусть говорят) и «Sea lo que sea» (Будь что будет).
Я с радостью окунулась в кипучую жизнь общегожития. Общение с девчонками, неизменное присутствие дружеского локтя не шли ни в какое сравнение с одиноким обитанием в съемных квартирах, где карался осуждением каждый шаг, отсутствовала возможность для творческого развития.
Вечерами мы, четыре умные головки, сидели вокруг большого стола и делали уроки. Возникающие при подготовке домашнего чтения трудности преодолевали общими усилиями. Не всегда хватало слов, чтобы равнозначными понятиями транслировать глубокие мысли испаноязычных авторов. К примеру, «крик души», как эмоциональное состояние человека, нельзя передавать теми же словами, что и «крик осла». Нужно было очень хорошо постараться, чтобы переводимые предложения не напоминали неряшливо одетых людей. Мы и старались.
Стремясь приблизить к себе литературные образы, мы щедро награждали друг друга эпитетами. Ах, какое это было веселье незримо присутствовать в замысловатых авторских сюжетах! Взрывы дружного смеха сопровождали пытливый поиск языковых эквивалентов.
Подлинная испаноязычная литература познакомила нас с «непереводимым языком постели». Чего значили только эти строчки: «Обнимаясь, ласкаясь, они изощрялись в поцелуях: поцелуях-словах, поцелуях-укусах незрячие, беспомощные, плачущие потом» в то время, как советская литература избегала всяких намеков на присутствие сексуальных отношений между мужчиной и женщиной, видя в их союзе единственное назначение создание семьи как ячейки социалистического общества.
Постоянной гостьей комнаты была добродушная «домашняя» девочка Галка Ермошина, Hermosa. Мы видели, как ей хотелось ощущать себя членом дружного студенческого сообщества, как чутко она к нам приглядывалась, пытаясь попасть в общую струю веселья. Находясь в изолированной домашней среде, в чем-то она оставалась другой, не похожей на студенток, живущих под общим кровом. На свой день рождения Галка приглашала всю группу. Они с матерью старались заставить стол обилием вкусных блюд, пропустить которые было невозможно. Мы возвращались к себе отяжелевшие, заморенные едой. Из рекреации третьего этажа, где проходили танцы, доносились зазывные звуки музыки. Однако мы дружно валились спать, изменяя привычке пойти повеселиться.