Вскоре я согрелся, сел на пыльную траву рядом с чугунной изгородью и вытянул худые ноги перед собой. Мне, такому неказистому в тот момент, показалось, что Анна уйдет от меня через минуту. Что ей делать здесь, рядом со мной, таким худым, невзрачным и неуравновешенным.
Но она почему-то не уходила. Она презрительно раздувала ноздри, пыталась на меня не смотреть, переступала с ноги на ногу, но никуда не уходила. Она чего-то ждала. Наверное, ей было жаль оставлять меня одного в такой момент.
И мне вновь стало хорошо. Мне не хватало сейчас только густой махристой зелени над головой, чтобы почувствовать себя совершенно счастливым.
Где-то в каменной чаще за нашими спинами пронзительно запели птицы. Звуки этой трели были созвучны биению моего сердца. Неведомые городские птахи явно провоцировали во мне возрождение новых желаний. И тогда я не выдержал, я сказал:
Давай когда-нибудь сходим за грибами.
Что? переспросила она голосом только что проснувшегося человека.
Сейчас в лесу хорошо, продолжил я мечтательно. Там липы цветут. Медом пахнет.
Сейчас в лесу хорошо, продолжил я мечтательно. Там липы цветут. Медом пахнет.
А мне в лесу страшно. Однажды я была у бабушки в деревне, и зашла в лес. А там огромные деревья, незнакомые птицы и муравьи В лесу я не смогла бы задержаться даже на десять минут, если бы не было бабушки рядом. Лес это такая мрачная стихия, такая страшная, что просто ужас. Недаром ведь в лесу медведи живут.
Ты ничего не понимаешь, парировал я. Лес это вселенная. А город так, пустое место. Груда камней в натеках плесени. Мечта, закованная в гранит.
Пустое место город! снова обиделась Анна. Да город это средоточие культуры, мерило высших ценностей, центр всех научных знаний. В крупных городах творили гении, которые поразили своими произведениями мир. Такие, как Караваджо, Микеланджело, Поль Сезанн и Анри де Ренье.
А для меня важнее природы нет ничего. Человек может быть счастлив только на лоне природы. Всё остальное фуфло.
Какие глупости ты говоришь.
Это не глупости. Вот мы с тобой сходим за грибами, и ты всё поймешь сама.
За грибами
В лесу я шел впереди, она сзади. У неё было испуганное и неискушенное лицо. Даже ветки под её ногами хрустели как-то настороженно. Она знала, что где-то здесь, совсем рядом (возможно, за соседним кустом) прячутся бурые медведи, чуть дальше рыщут в поисках добычи волки, а из-под гнилой валежины в любую минуту может выпорхнуть ядовитая змея толщиной с хороший водопроводный шланг и кинуться на нас, разинув пасть.
Естественно, при таком предвзятом отношении к лесу она пресытилась им уже через полчаса. Он наскучил ей, как могут наскучить за окном несущегося поезда однообразные телеграфные столбы. В её душе явно не было места дендрологической сущности, способной соединить созерцание с вдохновением
А когда я присел под березой на широкой, пронизанной солнцем поляне и жестом пригласил её присоединиться ко мне, она наотрез отказалась. Сказала, что боится заплутавших в высокой траве муравьёв. Потому что они тут повсюду. И если они заползут под одежду, то от них уже не избавишься, пока не разденешься донага. Да ещё эти жуткие клещи, которые коварно впиваются под кожу и разносят энцефалит. Нет. Уж лучше она постоит рядом. Так для неё безопаснее.
Тогда я сделал нечто, по её мнению, ужасное. Я немного отодвинулся от березы, лег в густую, мельтешащую мелкими тварями траву и заложил руки за голову. Солнце спелым яблоком легло мне на веки. В голове стало пусто и светло.
Хорошо! совершенно искренне произнес я.
Издеваешься, откуда-то сверху ответила Анна.
А что?
Душно. Я вся вспотела. От меня в электричке будет пахнуть потом, как от какого-нибудь водопроводчика или водителя башенного крана.
Видимо, она полагала, что башенные краны ездят по дорогам, как обыкновенные машины.
И грибов мы не набрали. Где твои хваленые грибы?
Наверное, рано ещё, отозвался я.
Тогда для чего мы здесь?
Сам не знаю Хотел показать тебе лес.
Лес! удивилась она. Я этого не понимаю.
Зелень, солнце и этот вот шум листвы, уточнил я, чувствуя ресницами прикосновение теплого ветра.
Ну и что? снова повторила она. Не понимаю. Лес мрачный, густой и страшный. Хочется поскорее от него избавиться.
Здесь махристая зелень кругом.
Это Набоков.
Что?
«Махристая зелень» это из Набокова. Он так писал. Странно, длинно и непонятно, о чем Я ненавижу его Лолиту и Машеньку тоже ненавижу. Писал о женщинах, но женщин не понимал.
А кто понимал? спросил я с улыбкой.
Женщину может понять только женщина. Агата Кристи, Виржиния Вульф, Нэнси Като.
А разве есть такие писательницы? усомнился я.
Есть А ты думал, что все писатели мужчины?
Странно, произнес я, ни о чем не думая.
Ничего странного, отреагировала она, приняв это восклицание на свой счет. Женская натура гораздо сложнее, чем мужская. Мужчины грубы и прямолинейны. Они думают, что любовь это наслаждение, некое сонное блаженство, которому нет конца.
А что же это, по-твоему?
Это испытание на прочность, это притягательное клише, которым пользуются поэты и писатели, чтобы оправдать свою распущенность