Хватит, остановил меня дядя Леша. Ты лучше скажи, как там у вас на Вятке насчет леща? Клюёт ещё лещ-то?
Лещ, осекся я, как будто упал с большой-большой высоты.
Да лещ А чего? Раньше ведь леща на Вятке было много. Лещ с Камы заходил крупный, красноперый. Я там ребенком после блокады жил какое-то время. В Советске. Там был туберкулезный санаторий на берегу реки До сих пор его помню. Сосны, вода, солнце, горячий речной песок
А как же И лещ, и стерлядь, и прочее И вода
А санаторий?
Стоит, куда он денется, на всякий случай соврал я, хотя ничего про этот санаторий не знал.
Хорошие там были люди, мечтательно изрек дядя Леша. Санитарки хорошие и врачи. Они меня на ноги поставили после войны.
Да и теперь
Сейчас народ другой, отрезал дядя Леша без обиняков.
Да я бы
Другой, снова повторил он и посмотрел на меня грозно.
Ну, может
Не спорь с ним, посоветовал мне собутыльник, пока в рожу не получил.
На всякий случай я решил сбегать за водкой, плеснуть друзьям ещё грамм по сто от щедрости души. Я уже чувствовал себя их должником. Видел в них старших товарищей, готовых научить меня уму разуму. Но денег, как назло, наскреб только на двести пятьдесят граммов. Когда буфетчица начала разливать водку по стаканам, я услужливо посоветовал:
Два по сто, а мне пятьдесят хватит.
А мне всё равно, огрызнулась буфетчица и посмотрела на меня с той же иронией, с какой дядя Леша разглядывал меня в душевой.
Мне на какое-то время показалось, что эта женщина видит меня в неверном ракурсе, в неправильном свете. Я действительно был ещё очень нескладен, худ и высок. От меня за версту разило стеснительностью. Я чувствовал себя кисейным и волооким интеллигентом среди пропахших потом мужиков и баб, но я очень хотел быть чистым и искренним
В тот день дядя Леша проводил меня до автобусной остановки. Мы шли, взявшись за руки, изрядно пошатываясь, громко бормоча только нам понятные душевные слова. И я чувствовал, как его железная рука постепенно становится гуттаперчевой. Как весь он делается легким и элегантным интеллигентом, готовым выслушать мои бредни и дать мне дельный совет.
При расставании он ласково посмотрел на меня и сказал:
Прилетай ещё, голубок. Я тебя со своей птахой познакомлю. Её Анютой звать.
А кто это такая? нагло осведомился я.
Это дочка моя младшая.
А?
Хорошая девка. Только дура. Вроде тебя
Анна
Я и сейчас не могу понять, как это у безразмерного дяди Леши могла появиться такая миниатюрная красавица дочь. И почему он решил меня с ней познакомить? Какая в этом была нужда? Я же ничем себя не проявил, ничем не заслужил эту странную благосклонность. Я только ещё начинал кроить свою жизнь, оробело подступаясь к монолиту города и пробуя его то на взгляд, то наощупь. Причислить меня к стану будущих ловеласов было невозможно, хотя прелюдия скрытой греховности уже жила во мне весьма тучным призраком.
Я ждал этого знакомства, я жаждал его. И оно состоялось.
Я ждал этого знакомства, я жаждал его. И оно состоялось.
Дядя Леша, как бы между делом, намекнул мне, что его дочь будет ждать меня в сквере возле проходной нашего завода. На этот раз его голос был не твердым и не доверительным, а каким-то пространным. Как будто он говорил это не мне, а кому-то другому, кто был у меня за спиной. На всякий случай я оглянулся. За моей спиной дремал американский клен с корнем, похожим на громадную куриную лапу.
Я уже направился к заводской проходной, когда дядя Леша остановил меня словами:
Ну, ты на свиданье-то не гони. Успеешь ещё. Отстегни старику на бутылку в знак благодарности.
Я отпустил руку в карман, нащупал там мятую трешку и сунул её дяде Леше в ладонь. Он широко улыбнулся.
Иди
Через прохладную проходную я вышел на улицу, накосо пересек безлюдную площадь перед заводским корпусом и углубился в сквер, где кроме юных берез были ещё престарелые, сгорбленные временем каштаны. Увлажненный летним дождем и пронизанный солнцем сквер светился золотом изнутри, дышал, пошевеливался, брезгливо стряхивал с листьев мелкие капли.
Здравствуй, сказала она. Её голос прозвучал откуда-то справа, неожиданный, как шелест крыльев испуганной птицы. Я повернул туда голову. Вот она белокурая девочка в кисее бардового платья. Анна стояла возле юного каштана, слегка покачиваясь. Возможно, это ощущение создавалось из-за высоких каблуков на её босоножках. Или из-за того, что она была тонкая, как былинка, и её раскачивал ветер.
Я Аня.
А я Андрей. Но как вы меня узнали?
Папа сказал, что вы худой и высокий. Что вы увлекаетесь поэзией. Вы пишете стихи?
Я?
Да.
Я, конечно, любил Есенина, читал Ахматову и Пастернака. Но чтобы писать стихи самому. До этого дело не доходило, слава Богу. Писание стихов представлялось мне такой несусветной морокой, что я никогда и не думал о них всерьёз. Но, чтобы соответствовать моменту, я сказал:
Да, я пишу иногда. Знаете. Но это очень-очень личное, я бы даже сказал, суверенное. В поэзии важно не сфальшивить, найти верное сочетание слов и образов. Постараться каждую строку увенчать подлинным чувством.
Вы так красиво говорите, похвалила меня Анна, как настоящий поэт И взгляд у вас ясный. Вы так глядите, как будто знаете что-то очень важное.