Я переживал ничуть не меньше самого Владимира, я молил бога, чтобы все решилось хорошо. Перед сном, лежа в постели, я, бывало, долго размышлял об этой новой семье. Думал даже о том, где они надумают жить. В нашем городе они, все-таки, жить не будут, маловат, грязноват, да и не ахти какой красивый. Жить они будут, конечно же, в Союзе, им дадут жилье в большом и красивом городе. Они, живя большой и дружной семьей, смогут быть в гостях то в Германии, то в нашем родном захолустье. Не все же у нас плохо, у нас прекрасные леса с реками и озерами. И вот, все это благополучие по чьей-то воле не должно было состояться. Интересно, кому же мешает счастье молодых людей, любящих друг друга. Выходит, что мешает кому-то.
В семье началась активная психологическая обработка Владимира родными и близкими людьми, смысл которой сводился к тому, что «плетью обуха не перебьешь, а с властью не поспоришь», да и не век же холостяковать, жениться парню надо. Да и не будет хорошая женщина век вековать вдвоем с ребенком, давно уже, наверное, живут полной семьей. Мешать им сейчас не желательно и, возможно, что вмешательство Володи может полностью испортить им жизнь.
Такие рассуждения смутили Владимира и склонили его к тому, что он женился, а вскоре и дети пошли, мальчик и девочка. Короче, милиция и давление родственников сломали Володю. Но не меня!
С ними я все равно встречусь, сдружусь, и они все равно будут считать меня своим родственником. Не делясь ни с кем этими соображениями, я дал себе клятву, что обязательно побываю в Германии и встречусь с ними, что бы мне это не стоило. Я для себя тогда выбрал, как мне казалось, самый верный путь попасть туда это, окончить военное училище и получить возможность служить там. В то время в этой стране находилось много наших войск. Мне казалось, что попасть служить туда не так и сложно.
Я так и поступил.
Я окончил военное училище. Во время учебы женился, у нас родилась дочь, Варвара. Служить нас направили в Германию, то есть, сбылось все, что я задумал.
Кто бы мог подумать, что так незаметно пройдут годы. Вот всего-то один год остается и за этот год нужно сделать все, что я не успел за четыре года. Нельзя сказать, что я совершенно бездействовал. Многое изменилось за это время. Я перестал остро чувствовать близость этой немецкой семьи, из-за которой так круто изменилась вся моя жизнь. Время и семья тоже сделали свое дело. Время настойчиво стирало душевные переживания, а забота о семье заставила на время забыть своих немецких родственников. Да и Владимир, во время наших визитов, никогда не вспоминал о них и я уже начал считать, что он больше не хочет ворошить «дела давно забытых дней». Тем более что мое посещение этой семьи может нарушить их семейное благополучие, которое, возможно с большим трудом создано усилием воли хрупкой женщины.
Я так и поступил.
Я окончил военное училище. Во время учебы женился, у нас родилась дочь, Варвара. Служить нас направили в Германию, то есть, сбылось все, что я задумал.
Кто бы мог подумать, что так незаметно пройдут годы. Вот всего-то один год остается и за этот год нужно сделать все, что я не успел за четыре года. Нельзя сказать, что я совершенно бездействовал. Многое изменилось за это время. Я перестал остро чувствовать близость этой немецкой семьи, из-за которой так круто изменилась вся моя жизнь. Время и семья тоже сделали свое дело. Время настойчиво стирало душевные переживания, а забота о семье заставила на время забыть своих немецких родственников. Да и Владимир, во время наших визитов, никогда не вспоминал о них и я уже начал считать, что он больше не хочет ворошить «дела давно забытых дней». Тем более что мое посещение этой семьи может нарушить их семейное благополучие, которое, возможно с большим трудом создано усилием воли хрупкой женщины.
Я в душе оправдывал свою бездеятельность чрезмерной занятостью, да и большие события в моей семье переворачивали с ног на голову весь наш устоявшийся образ жизни. Одним из таких событий стало рождение нашей младшей дочери Оленьки. Тогда шел третий год службы в Германии. Ближе к середине января Валя надумала рожать. На санитарной машине нас отвезли в госпиталь, где был и роддом. Уехав, я уже ни разу не смог посетить ее, или уже их, слишком маленьким человеком я еще был, мной можно было пренебрегать. Так и поступали старшие начальники. Но она меня никогда не попрекнула этим и лишь спустя тридцать лет, в день рождения Оленьки, сказала:
Когда родила Олю, каждый день ждала, что ты приедешь к нам. Ко всем роженицам едут, едут. Только к нам никто. Так плохо нам было. И тоскливо.
Спустя тридцать лет, эти слова ранили меня. Было мучительно больно. Я считаю себя очень виноватым перед женой и дочерью, но изменить это прошлое уже никак не могу.
Ну, а пока я сразу понял, о чем Володя собирается со мной говорить, ведь все шло к этому. Во время первых моих отпусков он не решался со мной заговорить о своей жизненной драме, откладывая разговор на потом, так как еще было время. Но в запасе остался всего один год службы в Германии, в течение которого я еще мог что-то узнать о семье Остофф, и Володя решился на этот разговор со мной. Ведь, на самом деле, появится ли возможность в будущем кому-нибудь из семьи побывать там и узнать хотя бы, как сложилась жизнь в той далекой немецкой семье и, хотя бы издалека взглянуть на Агнесс. Может случиться и так, что сменят они свое место жительства, канут в неизвестность, и будут вспоминаться лишь, как давний сон. Забудется ли этот сон или нет, но потеряны они будут навсегда.