Фанатики, идеалисты, мечтатели или
К своим высотам они пришли из самых низов из семей рабочих и крестьян. С 22 июня 1941 года и до последнего дня Великой Отечественной войны они воевали на фронте. За долгую жизнь повидали всякого, но не олицетворяли советскую власть с карьеристами, приспособленцами и партийными функционерами. Не они, а школьный учитель, вырвавший их из мрака невежества и открывший мир знаний, командир учебного взвода, учивший выживать и побеждать на поле боя, управдом, вручавший ключи от бесплатной квартиры, представляли родную и близкую им власть.
Они голодали, мерзли, теряли друзей, жертвовали здоровьем и бились насмерть за свою дерзкую мечту мир, в котором бы правили справедливость, свободный и творческий труд.
При обсуждении с Иваном Лаврентьевичем его будущей книги «На рубеже исторических перемен» («Крепче стали» ее более полный вариант), он, возвращаясь к временам своей молодости, вспоминал:
«ушедшее из жизни и еще оставшееся в ней старые поколения воспринимали советскую социалистическую систему не из-за страха, а как прогрессивную необходимость, как новый шаг к дальнейшему совершенствованию государственности, общественного устройства. На ее базовой основе советский народ не только формировал образ своего мышления, жизненные принципы, строил великое государство, но и отдал миллионы своих жизней в кровавых боях по его защите. При всех ее недостатках она была признана всем миром достойным оппонентом капиталистического устройства, являла собой силу, с которой считалось все мировое сообщество Система социализма удивляла мир не только сплоченностью и трудолюбием народа, военной силой, но и выдающимися достижениями научной мысли, своими великими успехами в создании уникальной техники, в спорте, литературе и искусстве».
Не без горечи, с тревогой он говорил о сегодняшнем дне:
«Наша страна в послереволюционный период, после 1917 года при всех трудностях, бедах, кровопролитных войнах, жестокостях и нарушениях правовых норм не была в столь бедственном положении как сейчас. Полное отсутствие идейных основ, противоречивость законов и решений вызывают всеобщее неуважение В миролюбивом характере нашего народа отчетливо стали проявляться массовое недоверие к власть имущим, озлобленность, нетерпимость, национальная враждебность и классовая обособленность».
Об этом же, с присущей ему прямотой, заявлял Леонид Георгиевич:
«произошло это из-за перерождения руководящих советских кадров. Их жажда наживы, боязнь принять на себя личную ответственность, конформизм привели к разрушению великого государства. Они пристроились сами, пристроили свою челядь, расплодили целый класс особенно наглых, ловких и беззастенчивых воров так называемых олигархов
Пьянице Ельцину были устроены дорогостоящие пышные похороны, объявлен конкурс на проект памятника. Уверен, история разберется с этой одиозной фигурой место ее на свалке истории».
На эти суровые оценки он имел полное право.
«Только благодаря советской власти я получил высшее образование, стал генералом, имею прекрасную квартиру в престижном районе, которую получил бесплатно. Если, скажем родился бы я в настоящее время, то мог ли я из беднейшей семьи, из тамбовской глухомани, не имея денег, добиться всего этого? Да никогда».
Еще одно подтверждение этим оценкам Устинова и Иванова, я нашел за тысячи километров от Москвы, в бывшей Абхазской АССР, ныне независимой Республике.
В 1998 году Господин Великий случай свел меня в Абхазии с необыкновенным человеком, можно сказать посланником из прошлой эпохи эпохи раннего социализма. Им оказался водитель и телохранитель первого Председателя ЦИК Абхазии Н. Лакобы, Давлет Чантович Кандалия. Первая встреча с ним произошла летом в Сухуме, в кафе моих друзей, братьев Читанава: Савелия, Вячеслава и Дениса.
Время приближалось к полудню, когда в дверях появился он. На вид ему было не больше 65, но никак не 88 лет. Под летней рубашкой, сверкающими снежной белизной брюками, стрелки которых, казалось, резали воздух, угадывалось еще крепкое, жилистое тело. Легкая рябь морщинок, покрывавшая открытый высокий лоб и седые усы, выдавали возраст. Светло-голубые глаза напоминали позднее сентябрьское небо. В них отражалось то же величавое спокойствие, которым, несмотря на неистовые июньские грозы, изнуряющую июльскую жару и свирепые августовские штормы манила к себе бесконечная небесная высь над горами.
Наш разговор начался с традиционной чашки кофе и постепенно перешел к больной для Давлета Чантовича теме жизни и смерти Нестора Лакобы. Обращение к далекому прошлому, 30-м годам, облегчало то, что у него на руках находились наброски моего очерка «Посланник из прошлого». В нем нашли отражение эпизоды из жизни Н. Лакобы, ставшие мне известными от местного историка С. Лакобы. Очерк был испещрен пометками Давлета Чантовича. Они и стали предметом обсуждения.
В его рассказе образ Нестора Аполлоновича приобретал все более одушевленные черты. Как и большинство большевистских вождей раннего социализма, Лакоба был выходцем из народа, жил его интересами и отдавал ему себя без остатка. К средине 30-х годов он, как и близкие ему по духу творцы революции, начал задыхаться в тисках властной бюрократии, и потому был обречен стать одной из ее жертв.