– Они думают, это ты его убила! – воскликнул Пип. – Думают, ты высосала из него жизнь. Ну, вот и все! Теперь они точно решат, будто ты – злой дух. Сожгут тебя, не иначе.
Слова его звучали безжалостно, но в голосе Брид расслышала самый настоящий страх за ее жизнь.
На крики стражников явился сам барон Кульфрид. Приказав солдатам убрать тело Хардвина, он сшиб Ренауда на пол, где тот и остался лежать, цепляясь за трещины в каменных плитах, точно это был отвесный утес. А барон уже напустился на Брид:
– Ведьма! Ведьма, убийца, лазутчица! – проревел он по-бельбидийски, обвиняюще указывая на нее. Брид подивилась, как бегло он говорит на ее языке – она и не думала, что кеолотианец может достичь такого совершенства в бельбидийском. – Кто, как не лазутчица! Бельбидийцам нечего делать в моих лесах, и бельбидийцам нечего учить наш кеолотианский язык. Всяк знает, что бельбидийцы никогда не разговаривают на чужих языках, разве что какие книжники, а их раз, два и обчелся. Значит, ты специально явилась сюда шпионить да вынюхивать!
Он сгреб Пипа за ворот и отшвырнул в сторону, а потом, одной рукой ухватив Брид, прижал ее к стене, угрожающе заглядывая в глаза пленницы.
– Лазутчики! – повторил он.
Девушка лихорадочно соображала. Почему вдруг барон так убежден, что они лазутчики? И почему в его глазах плещется страх? Уж не боится ли он, что они обнаружили его кинжал, которым было совершено преступление?
– Помогите! Помогите! – вопил Ренауд, прижимаясь к полу. – Умоляю, не скидывайте меня! Втяните меня обратно! Умоляю! Втяните меня наверх, к остальным, я не хочу падать!
Выпустив девушку, барон Кульфрид подозрительно уставился на Ренауда.
– Остальные! Эта ведьма со своим подручным небось зарыли еще многих. Надо найти их! Я вызнаю, что замышляют эти шпионы! Все эти припадки, безумие и язычество – лишь маскировка, притворство, чтобы я испугался их и отпустил на волю. Надо найти остальных! Обыщите лес, – рявкнул он на солдат.
Запертые в холодном подвале, куда пробивался лишь крошечный лучик тусклого света, Брид с Пипом уныло слушали стенания Ренауда. Его крики буквально сводили с ума. Даже собаки по всему замку и те развылись. Все эти тоскливые завывания угнетали Брид, усиливали ее душевные муки. О, вдруг кеолотианцы найдут Халя и бросят его сюда – такого же, как Ренауда: со сломанным, потерянным духом, затуманенным разумом!
– Ренауд, ну пожалуйста, – взмолилась она. – Пожалуйста, послушай. Бояться совершенно нечего.
Принц не отозвался. Может, хоть песню-то он услышит? Ведь плачущий ребенок, не слушающий никаких увещеваний, так часто отвлекается на песню, успокаивается и уже способен выслушать доводы разума. Брид знала – голос у нее ничуть не хуже лица, такой же обезоруживающе прекрасный. Быть может, песня, которую пела принцу его мать… Брид лихорадочно вспоминала какую-нибудь колыбельную.
Луч солнца ласкал, а дождь поливал
Колосья, что вызрели в поле.
Спи, мой родной, под ясной луной
Волки…
Но при первом же упоминании о волках Ренауд завопил с новой силой. Похоже, его кошмар достиг новых высот ужаса.
– О нет! Нет! Волки! Повсюду волки! Помогите! Кто-нибудь, помогите мне!
– Да не волки это. Собаки, – досадливо произнес Пип. – Обычные собаки.
Брид как-то не думала об этом, но в замке и впрямь было невероятно много собак. Помимо дирхаундов девушка видела крупных черномордых псов, выведенных не иначе как для медвежьей охоты.
– Пип, – горестно промолвила девушка, прижимаясь к пареньку, чтобы согреться, – что же нам делать? Он обнял ее.
– Не волнуйся, Брид, я тебя защищу.