Я ее знал с пеленок, ваше величество, забормотал Зотов. Варя, да ты кланяйся, кланяйся!
Спохватившись, она нырнула в самый глубокий из всех мыслимых реверансов, однако император приподнял за подбородок ее склоненную голову:
Вы доставили мне сегодня истинное удовольствие, какого я давно не испытывал. Хочу поблагодарить вас за это.
Ей чудилось, он не говорит, а поет, так величаво-мелодично звучал его голос. У людей таких голосов и быть-то не может. Только у небожителей!
Ну что вы, ваше величество, выдохнула Варенька, почти не понимая, что говорит. Я просто старалась. Я так счастлива вашей похвалой
Надеюсь еще не раз наслаждаться вашей игрой, проговорил Николай Павлович и пошел со сцены, оставив Варю в состоянии восторженного оцепенения. А спустя час после окончания спектакля в дирекции Императорских театров появился посыльный из Зимнего дворца и вручил бархатный футляр и письмо следующего содержания:
25 генваря 1835 г.
434
Министр Императорского Двора, препровождая при сем к г-ну директору Императорских Санкт-Петербургских театров серьги бриллиантовые для подарка, Всемилостивейше пожалованного Российской Актрисе девице Варваре Асенковой, просит серьги сии доставить по принадлежности немедленно и о получении оных уведомить.
Ей вручили эти серьги посреди банкета, и за столами, где только что кричали, хохотали, пели, пили, ели, воцарилась оцепенелая тишина.
Варя, конечно, бросилась примерять серьги и не слышала короткого обмена репликами, который произошел за столом.
Так-с с невероятным усилием прорвавшись сквозь онемение, выдавила Люба Самойлова, старшая сестра и помощница молоденькой актрисы Наденьки Самойловой, которой прочили большую будущность в водевильных ролях. Прочили до нынешнего вечера, до дебюта Асенковой, а нынче о ней словно и позабыли все, словно ее и на свете не было никогда, словно она на сцену никогда не выходила и более не выйдет! Так-с понятненько
Что ж это вам, Любовь Васильевна, понятненько? неприязненно осведомился сидевший рядом красавец Николай Дюр, звезда Александринки на амплуа первых любовников и героев, предмет тайного поклонения всех петербургских театралок, от мещаночек до аристократок. Предметами обожания театралок были двое Николай Дюр и Василий Каратыгин. Дамы, предпочитавшие романтизм и изысканность, все как одна влюблялись в Дюра. Те же, кому больше нравились мужественность и отвага, сходили с ума по Каратыгину.
Да уж известно что кривя тонкие губы, хмыкнула Любовь Васильевна, которая, в отличие от сестры, была ужасно нехороша собой, однако столь же ехидна и злоязычна (это было фамильное качество Самойловых). С брильянтиками-то девица наша далеко пойдет!
Последние слова она произнесла самым многозначительным и самым гнусным на свете тоном.
Осмелюсь вам доложить, любезно сообщил сосед Дюра, Петр Каратыгин, теперь довольно известный актер и начинающий весьма успешно! водевилист, что и я после премьеры своих «Знакомых незнакомцев» получил от государя прекрасный бриллиантовый перстень и тысячу двести рублей ассигнациями. Перстень могу показать! Он сунул под нос Любови Васильевне левую руку, на среднем пальце которой и впрямь блестел изрядных размеров алмаз. Насчет денег же придется поверить мне на слово, ибо уже-с потрачены-с. И что, по-вашему, сей монарший дар тоже означал, что я далеко пошел? С брильянтиками-то? И он так похоже передразнил Любовь Васильевну, что даже Дюр, возмущенный и оскорбленный за Варю, не удержался и прыснул.
Самойлова даже и ухом не повела и словом Каратыгина не удостоила, так что неприятный разговор сам собой прекратился и Варе остался неведом. Тем паче что, увидев императорский подарок, она ничего более вокруг себя не замечала, не слышала, не видела Словно ослепла от слишком яркого солнечного света.
И вот она зачарованно следила за самоцветным сверканьем бриллиантов и думала о солнце. Что ей до всех в мире букетов, рецензий, что ей до трусливых «анонимов», побоявшихся назваться подлинными именами Что ей до всего мира, если солнце смотрело на нее и улыбалось ей!
Дверь шумно распахнулась, и ввалился Савелий Петрович с еще большею охапкой цветов.
Все! радостно сообщил он. Больше нету. Еле допер! Пахнет-то как! Словно в раю побывал, тамошних благоуханий приобщился! Он смешно повел носом, как вдруг физиономия его просительно сморщилась: Варенька, Варвара Николаевна отжалей какой-нито самый плохонький букетик, чтоб моя старуха на исходе лет такой красоте порадовалась? А?
Конечно, конечно, берите что хотите, рассеянно сказала Варя, отходя от зеркала, и рука привратника потянулась к изрядному пучку сладко пахнущих розовых гиацинтов, которые этой зимой в оранжереях об этом даже в газетах писали! уродились плохо и потому шли чуть ли не на вес золота.
Ничего себе, плохонький букетик! чуть слышно простонала сестра Оля.
Что это? строптиво сказала Александра Егоровна. Гиацинты? Куда вам гиацинты?! Да у Василисы Ивановны голова от них разболится! Вот эти возьмите синенькие. Переворошив ворох цветов, она небрежно сунула привратнику букет синих колокольчиков, совершенно терявшийся среди прочего цветочного великолепия.