Среди всей этой агонии Джим Макгриви пробовал что-то невероятное.
Перед нами располагалась огромная закрытая спальная комната. В ней находилось около сорока женщин. Это и было терапевтическое отделение Джима. Мы дождались, пока нас впустят. В отличие от нижних этажей, сказал Джим, женщины вставали в 8:30.
У каждой свои обязанности. Все работают. Всем присвоены конкретные физические задания. Потом проводятся семинары посвященные сексуальному насилию, домашнему насилию, управлению гневом. Потом обед. Потом, днем, они учатся или обустраивают помещение. Есть разные книги. Есть десерт. Есть библиотека. Матери могут через Скайп почитать сказки на ночь своим детишкам.
В окнах мелькали отблески летнего дня, и когда сотрудница исправительного центра впустила нас, она сказала, что напряжение чувствуется сильнее обычного: в теплые дни человек по-настоящему ощущает себя заключенным.
Джим собрал женщин в кружок. Записывать на диктофон запретили, так что мне удалось только нацарапать в блокнот отдельные отрывки разговора, вроде: «я из маленького городка, так что все знают, где я, и это разрывает меня на куски» и «большинство знает, почему Ракель здесь».
В этот момент несколько женщин покосились в сторону той, кого я принял за Ракель. Взгляды были осторожными и довольно уважительными. Практически каждая женщина находилась здесь из-за истории, связанной с наркотиками или проституцией. Но этот комментарий и эти взгляды четко дали понять, что Ракель сюда привело что-то другое.
Ее взгляд бегал по комнате. Она беспокойно дергалась. Другие женщины сидели спокойнее. Мне стало интересно, что сделала Ракель, но я не знал, как корректно об этом спросить. Как только встреча подошла к концу, Ракель моментально пролетела через всю комнату и все мне рассказала. Каким-то образом я умудрился все записать так же лихорадочно конспектируя, как секретарша из сериала «Безумцы».
Я родилась в Пуэрто-Рико, сказала она. С четырех лет я подвергалась сексуальному насилию. Когда мне было шесть, мы переехали в Нью-Джерси. Во всех моих детских воспоминаниях меня бьют по лицу и говорят, какая я никчемная. В пятнадцать брат сломал мне нос. В шестнадцать у меня появился первый парень. Через три месяца я вышла замуж. Начала курить травку, пить. Изменяла мужу. Ушла от него. Восемнадцать, девятнадцать лет это одно сплошное пятно. Я попробовала героин. Слава богу, что я не из тех, кто быстро подсаживается. Я пила, как рыба. Мы ходили в бары, ждали, пока люди выйдут, отбирали у них деньги и смеялись над тем, как они зовут мамочку. И вдруг черт возьми, я беременна. Я беременна единственным существом, которое когда-либо меня полюбит. Мой сын родился 25 января 1996 года. Я пошла в бизнес-школу, бросила. У меня родилась дочь. Мы переехали во Флориду. Там мы устраивали водные бои, киноночи. Иногда я покупала их самую любимую еду, мы все это раскладывали по кровати, наваливались и смотрели фильмы, пока не вырубались. Играли в бейсбол под дождем. Мой сын любит комедии, драмы, он поет. В четырнадцать он выиграл на шоу талантов. Я заставляла его снова и снова переделывать домашнюю работу. Заставляла писать пятистраничные доклады, читать энциклопедии. В четырнадцать я выпихнула его из кровати и надавала пощечин. Ему написала девчонка: «Ты девственник?» Я словно с катушек съехала. Выбила из него все дерьмо. Остались следы от ногтей.
Десять месяцев назад Ракель отправила детей к отцу во Флориду, на каникулы. Она смотрела, как дети идут по тоннелю к самолету, когда ее сын вдруг обернулся и выкрикнул: «На сколько поспорим, что я не вернусь?» Потом добавил: «Шучу».
Ракель крикнула ему вслед: «На сколько хочешь поспорить, что ты сейчас не сядешь в этот самолет?»
Сын сделал еще пару шагов. Потом снова обернулся: «Все-таки стоит поспорить».
Это была последняя фраза, которую он мне сказал, сообщила мне Ракель.
В ту пятницу представители Департамента по вопросам семьи и детей появились на пороге дома Ракель. Сын обвинил ее в жестоком обращении.
Он мог спросить меня, можно ли ему погулять до девяти вечера, сказала Ракель. Я отвечала «нет». Он спрашивал почему. Я говорила: «По улицам ходят люди, которые могут причинить тебе боль». Но я приносила ему больше боли, чем кто-либо еще. Слава богу, что они тогда ушли от меня. Он в безопасности. У него появился шанс побыть подростком. Он очень злой мальчик, потому что я его таким сделала. Моя дочь очень застенчивая, замкнутая, потому что я ее такой сделала. Просто молюсь, чтобы они были нормальными.
Первые несколько месяцев заключения Ракель провела внизу, не в терапевтическом отделении.
Каково находиться там? спросил я ее.
Внизу хаос, ответила она. Хаос, граничащий с варварством. Девчонок внизу могут побить подносами для еды. Какая-нибудь одна решит, что ты ей не нравишься. Она отводит тебя в комнату, запирает дверь, и вы деретесь, а выигрывает та, что выйдет невредимой. Здесь, наверху, мы пьем кофе с кексом. Смотрим телевизор. Обмениваемся книжками. Как будто мы сидим в кафетерии колледжа с чашкой кофе. Очень изысканно!
Вдруг начался какой-то переполох. Женщина позади нас упала в обморок, и у нее случился приступ. Ее унесли на носилках.