В следующий раз мы встречаем пищальников в новгородских переписных книгах конца XV в. там, где речь идет о новгородских «пригородах» Кореле, Орешке и Копорье. Так, в Орешке, согласно переписной книге, проживали в городе (т. е. в кремле. В.П.) трое пищальников (Карпик Костин, Осташко Родивонов и Федко Кошура), а на посаде еще трое, Нефедко Фомин, Онашка Кузмин и Михал Васьков. Любопытно, что поименованы они «холопами (т. е. слугами. В.П.) великого князя», а дворы их числились нетяглыми[130]. Точно так же и корельские пищальники (общим числом 9 человек, Ондрейко Сергеев, Ивашко Свист, Федко Мартюшов, Сысойко Елизарьев сын, против которого стоит пометка «старой пищалник корельской», Титко Захаров сын, Палка да Хлюста Дмитровы, Михалко Петрушин и Беляй пищальник) записаны нетяглыми, причем, судя по контексту записи, все они поселились в Кореле совсем недавно[131]. Еще один пищальник, Севка Ивашков, имел двор на копорском посаде, причем, как и в случае с Корелой, он также поселился там совсем недавно[132].
В следующий раз мы встречаем пищальников в новгородских переписных книгах конца XV в. там, где речь идет о новгородских «пригородах» Кореле, Орешке и Копорье. Так, в Орешке, согласно переписной книге, проживали в городе (т. е. в кремле. В.П.) трое пищальников (Карпик Костин, Осташко Родивонов и Федко Кошура), а на посаде еще трое, Нефедко Фомин, Онашка Кузмин и Михал Васьков. Любопытно, что поименованы они «холопами (т. е. слугами. В.П.) великого князя», а дворы их числились нетяглыми[130]. Точно так же и корельские пищальники (общим числом 9 человек, Ондрейко Сергеев, Ивашко Свист, Федко Мартюшов, Сысойко Елизарьев сын, против которого стоит пометка «старой пищалник корельской», Титко Захаров сын, Палка да Хлюста Дмитровы, Михалко Петрушин и Беляй пищальник) записаны нетяглыми, причем, судя по контексту записи, все они поселились в Кореле совсем недавно[131]. Еще один пищальник, Севка Ивашков, имел двор на копорском посаде, причем, как и в случае с Корелой, он также поселился там совсем недавно[132].
Эти лаконичные записи тем не менее несут в себе довольно большой пласт ценной информации. Прежде всего тот факт, что пищальники поселились в новгородских «пригородах» недавно, говорит о том, что само их появление дело относительно недалекого прошлого. Далее, переписные книги четко и недвусмысленно говорят о том, что пищальники из новгородских «пригородов» служилые люди великого князя (т. е. пришлые, не местные уроженцы), и это явно не ремесленники, не мастеровитые люди. В противном случае они были бы вписаны в «тягло» и обложены податями и повинностями в пользу великого князя, а об их характере и размере позволяет судить жалованная грамота, выданная дмитровским князем Юрием Ивановичем игуменье Сретенского монастыря Анастасии на монастырские вотчины в 1514 г. Согласно грамоте, тамошних обитателей, равно крестьян и посадских, «наместници мои (удельного князя. В.П.) кашинские и волостели и их тиуни тех их люди не судят ни в чем, опричь душегубства и розбоя с поличным, ни кормов своих на них не берут, ни въеждают к ним ни по что, а праведчыки и доводчыки поборов своих на них не берут, не въеждают к ним ни по что, и к городу их людем монастырским и слободчяном с тяглыми людми з городцкими не тянути ни во что ни в какие проторы ни в розметы, и поворотного не дают, и на медведь не ходят, и прудов моих не копают, и мостов в Кашине не мостят, и леду не колют и не возят»[133].
Похоже, что пищальники новгородских пригородов 1500 г. уже не те пищальники, о которых шла речь в грамоте 1485 г. рязанского князя. И подтверждением того, что эти новые пищальники не ремесленники, не посадские люди, но люди служилые, люди государевы, его «холопы», служит другая грамота, датированная январем 1517 г. В ней Василий III, отвечая на жалобу архимандрита ярославского Спасского монастыря Серапиона, наказывал сыну боярскому Афанасию Дубровину по прозвищу Сук «доправити по старине» плату за перевоз через Волгу, которая была отдана в свое время (в 15051506 гг.) на откуп монастырской братии, но «пищальники мои (т. е. великого князя. В.П.) казенные» «Ивашко Мачеха с товарищи девяносто семь человек тех денег перевозных не дают»[134].
Из контекста грамоты и позднейших подтверждений ее четко и недвусмысленно следует, что ярославские пищальники, так же как и новгородские 1500 г., служилые люди, которые пользуются освобождением от тягла так же, как и дети боярские (в Московском же государстве раннего Нового времени, согласно общепринятому мнению, население делилось на «чины» «освященный, и служивый, и торговый, и земледелательной», каждый со своими правами, привилегиями и обязанностями, и наши пищальники уже ощущают свою корпоративную «особость» и стремятся ее отстоять). И поскольку наши пищальники и в том и в другом случае люди служилые, то их прямое и непосредственное отношение к военной службе представляется несомненным, равно как и то, что они уже в начале XVI в. образуют отдельную социальную группу. Впрочем, можно согласиться с мнением И. Пахомова, который полагал, что их новый социальный статус «не исключает сопричастность их («казенных» пищальников. В.П.) производству огнестрельного оружия и боеприпасов»[135] уже хотя бы по той простой причине, что использование огнестрельного оружия предполагало тогда наличие определенных производственных навыков. Впрочем, на это обстоятельство есть прямое указание в государевой грамоте, датированной февралем 1546 г. «Казенные» пищальники в ней упоминались в качестве «экспертов» и специалистов по варке «зелья», т. е. пороха, и, как «эксперты», они должны были руководить процессом «варки» «зелья» посадскими людьми[136].