Я не особенно верила в рассказы Даниила у него всегда была завышенная самооценка, красивый мужик, привык, что бабы от него без ума, и возможно, что его жена не была такой, как он говорил, просто привыкли друг к другу, страсть поугасла немного. Но в одном Даниил прав это не мое дело.
Мы редко выбирались куда-то просто потому, что большинство хозяев местных кафе и клубов отлично знали меня в лицо муж-то в свое время был парнем известным. Кому нужны проблемы? Словом, «наша жизнь простыня да кровать», так, кажется, у Есенина?
Сейчас мне вдруг жутко захотелось позвонить ему и пожаловаться, он был в курсе моих дел, именно он и обнаружил у меня эту опухоль врач все же. И он настоял на том, чтобы я поехала в диспансер на обследование. Я оделась и вышла в коридор, присела, завязывая кроссовки.
Ты куда? удивился муж, уже занявший привычную позицию на диване.
В ларек, хочу шоколадку.
Мам, и мне! закричала из комнаты Юлька.
Пресс надо качать! взвился Артем, оседлав любимого конька спортивное воспитание.
Перестань, что случится от одной шоколадки? попробовала я, и напрасно, как обычно:
Вот-вот, ты только так и рассуждаешь! А зубы начнут гнить, и так желтые все, скоро вываливаться станут!
Да пошел ты, пробормотала я, выходя из квартиры.
На улице было прохладно, сентябрь все-таки, конец месяца, я пожалела, что не прихватила шапку. Встав за угол дома, где дуло все же меньше, я набрала номер Даниила.
Привет, это я. Можешь разговаривать?
Да, я на работе. Как твои дела? в его голосе послышалось беспокойство.
Плохо, Даня я прикусила губу, стараясь не заплакать.
Насколько?
Насовсем
Так, Машка, ты где сейчас? решительно спросил он. Я приеду и заберу.
Я на улице, в ларек пошла. Не надо меня забирать.
Ты только не плачь, обещаешь? Это не смертельно, все можно решить. Тебе стадию сказали?
Да. Пока единица.
Машка, так это же совсем фигня прооперируешься, даже воспоминаний не останется!
Да, и груди тоже, и волос, прорыдала я, уже не в состоянии сдерживаться.
Ой, подумаешь! Нашла, за что переживать!
Это тебе не за что переживать, а мне как жить потом? Как раздеваться, как в постель ложиться?
Маша, ты же не ребенок, сама понимаешь не это главное в человеке, попробовал зайти с другого конца Даниил, но сделал только хуже:
Ты еще скажи мне, что в человеке главное душа! взорвалась я. Только что ж они, душевные и страшненькие, постоянно в старых девах остаются?
Маша
Что Маша?! Можно подумать, что тебе будет жутко приятно прикасаться ко мне, видя мое изуродованное тело!
Господи, Машка, какая ты дура! Да мне все равно, как ты выглядишь, я разве потому с тобой, что мне только одно от тебя нужно? Мне с тобой хорошо, ты меня понимаешь и принимаешь таким, как есть, не пытаясь переделывать и перекраивать, успокаивающе проговорил Даниил. Мне нужно, чтобы ты была со мной рядом, Машка.
Ты еще скажи мне, что в человеке главное душа! взорвалась я. Только что ж они, душевные и страшненькие, постоянно в старых девах остаются?
Маша
Что Маша?! Можно подумать, что тебе будет жутко приятно прикасаться ко мне, видя мое изуродованное тело!
Господи, Машка, какая ты дура! Да мне все равно, как ты выглядишь, я разве потому с тобой, что мне только одно от тебя нужно? Мне с тобой хорошо, ты меня понимаешь и принимаешь таким, как есть, не пытаясь переделывать и перекраивать, успокаивающе проговорил Даниил. Мне нужно, чтобы ты была со мной рядом, Машка.
Прости меня мне стало стыдно за что я накричала на него, в чем он-то виноват?
Не извиняйся, я ведь все понимаю. Мы увидимся завтра?
Да. Хочешь, я приду к тебе днем?
Зачем спрашиваешь? Конечно, хочу. Целую тебя.
И я тебя.
Возвращаться домой не хотелось, не хотелось снова попадать в это помещение, наполненное недовольством и досадой, раздражением каким-то. Я купила в ларьке две шоколадки и побрела к подъезду. Дома потихоньку сунула Юльке половинку от одной «Аленки», та благодарно улыбнулась и тихо, как мышка, шмыгнула к себе в комнату с добычей в лапках. Мне стало жалко дочь до слез с таких лет ребенок приучается делать что-то втайне от отца.
Я налила себе чашку зеленого чая, села, вытянув ноги на стоящий рядом стул, и замерла в такой позе часто теперь впадала в такое состояние, прислушиваясь к происходящему в моем организме, словно могла услышать, как растет внутри это нечто, так перекосившее жизнь.
О чем задумалась? спросил Артем, входя на кухню.
Я вздрогнула от неожиданности и плеснула на ногу чаем.
Аккуратнее! поморщился муж, подавая мне полотенце. Обожглась?
Вроде нет, я вытерла воду, Артем вдруг отнял у меня кружку и взял за руку:
Маша, что происходит?
Ты не знаешь, да? Или просто не хочешь знать? Тебе так удобнее, да, Артем? Списать все на бабью дурь и финты, не забивать свою голову моими проблемами?
Перестань. И что, сделать совсем ничего нельзя?
Можно, усмехнулась я, смахивая слезы. Можно, Артем сначала операция, потом курс химии, потом волосы вылезут, потом все равно пойдут метастазы. Знаешь, какой срок жизни после подобных операций? Пять лет. Это если очень повезет. И эти пять лет превратятся в кошмар.