— Я… просто пришла тебя проведать, — говорю я, растерявшись от ее агрессивности.
— Как ты узнала, куда меня засунули?
— Миссис Хендерсон сказала.
— Старая проныра! Небось всем разболтала, что меня посадили в психушку.
— Нет! Только мне. Потому что… потому что мы с тобой подруги.
— Не такие уж мы подруги. Слушай, я никого не хочу видеть. Не сейчас. Я так ужасно выгляжу. Тут практически насильственное кормление. Я знаю, я набрала бог знает сколько с тех пор, как меня сюда положили. Я так разжирела… — Она сжимает кулачок и тычет в свой несчастный впалый живот.
— Зои! Не сходи с ума! Ты худая, ужасно худая.
— Не такая, как была.
— Гораздо худее! Поэтому тебя сюда и положили. Зои, ты же чуть не умерла! У тебя был сердечный приступ или что-то в этом духе.
— Это просто оттого, что я принимала слишком много слабительного. Сейчас уже все нормально. Было бы нормально, если бы только меня отсюда выпустили. Мне поставили задачу — набрать вес до совершенно невозможной цифры. Хотят раскормить меня, как слона.
— Они хотят, чтобы ты выздоровела.
— Тебе хорошо говорить. Ты такая худенькая, Элли. Тебя не заставляют сжирать целые горы картофельного пюре и пить молоко громадными кружками.
— Брось! По сравнению с тобой я — громадина. Как и все остальные. Зои, да ты посмотри на себя! — Я беру ее руку-палочку — страшно, как бы не прорвать тонкую, словно бумажную, кожу. — От тебя в буквальном смысле остались кожа да кости! Ты заморишь себя до смерти.
— Вот и хорошо. Я не хочу жить. Нет смысла, когда все против меня, и собственные родители на меня орут или плачут, и никак не хотят понять, и все эти медсестры шпионят за мной, не прячу ли я еду, и даже воду мне ограничивают, потому что я много пила перед тем, как взвешиваться. Что это за жизнь, если за мной даже в туалет тащится медсестра и подслушивает?
— Так почему тебе не поесть какое-то время? Тогда ты сможешь выйти из больницы и вернуться в школу. Слушай, Зои, у нас новый учитель рисования — просто сказка, его зовут мистер Виндзор, он молодой, красавец и так интересно рассказывает об искусстве. Знаешь, на первом уроке рисования я сваляла такого дурака, мне было жутко неловко…
Но Зои не слушает. Ее не интересуют ни новый учитель, ни искусство, ни мои проблемы. Она не может думать ни о чем, кроме своего голодания.
Она снова сворачивается в комочек, крепко закрыв глаза.
— Мне уйти, Зои?
Она кивает.
Я протягиваю руку, дотрагиваюсь до кошмарно выступающей под кожей тазобедренной кости. Зои вздрагивает от моего прикосновения.
— До свидания, Зои. Если ты не против, я скоро еще приду, — говорю я и ласково глажу ее.
Из-под закрытых век выбегает слезинка. Я и сама плачу, идя по коридору. Медсестра сочувственно смотрит на меня.
— Она встретила тебя в штыки? Не обижайся, бедная Зои сейчас думает, что все вокруг в заговоре против нее.
— Она поправится?
Медсестра вздыхает.
— Надеюсь. Не знаю. Мы стараемся довести вес девочек до более здорового уровня, проводим групповую терапию, индивидуальные беседы, но очень многое зависит от них самих. Некоторые полностью выздоравливают. Другим временно становится лучше, но потом их состояние резко ухудшается. А некоторые…
— Они… умирают?
— На определенной стадии процесс становится необратимым. Организм сжигает все жиры и принимается за мышечную ткань. Девочки знают, что происходит, но не могут остановиться.
Я могу остановиться. Я не могу остановить Зои. Но я могу остановиться сама, не дать себе сделаться такой, как она.