Некоторые уже через полгода снова выходили замуж.
Я очень хорошо почувствовала это тогда. Я до сих пор это чувствую.
Неужели я так никогда не найду себя? Свое спокойствие и исцеление?
Ведь я видела других женщин после развода. Рано или поздно они все вылечивались.
Некоторые уже через полгода снова выходили замуж.
Или бросались во все тяжкие, меняли любовников каждую ночь, и это помогало.
Или с головой погружались в работу, и когда разбитое сердце срасталось обратно у них была отличная карьера.
Кого-то спасала психотерапия рядом шел знающий человек и страховал на каждом шагу, помогая пройти все стадии расставания.
Я была уверена, что мой собственный способ помог мне выгрести на сушу.
Все закончилось тем, что я нашла себя. Хорошую интересную работу. Изменилась и стала более яркой. Научилась заводить друзей. И даже очаровывать таких мужчин, какие мне в мои двадцать и не снились, несмотря на все очарование молодости.
Все было хорошо!
Я спустилась еще немного по склону, и под ногами у меня расстелилась дорожка из мелких камней, приглашая забраться подальше в густые заросли чего-то тропического. Она завела в тайное местечко, спрятанное от всех: от окон дома напротив, от велосипедной дорожки вдоль реки, и от противоположного берега тоже. Там, у самой воды, меня ждала узкая лавочка. Одну половину ее занимал черно-белый кот, свернувшийся клубком, а на второй устроилась я.
Никогда я себя не жалела, ни минуты.
Да, упала. Да, все плохо, и моя настоящая любовь оказалась китайской подделкой. Ничего. Встала и пошла дальше. Купила блядскую помаду, новое платье и пригласила на свидание красивого мужика прямо на парковке торгового центра.
Следовала всем советам.
«Леся, тебе надо напиться хорошенько!» ладно, напьемся.
«Лучшее средство после развода новая стрижка и цвет волос», ну и отлично, иду в парикмахерскую.
«Тебе нужны оргазмы. Это главное. Оргазмы и хороший массаж» никаких проблем!
Свидания, новая сумочка, выплакаться, съездить в отпуск, маникюр, не оставлять свободных вечеров, не думать, жить как обычно, сменить квартиру, сменить гардероб, заняться спортом, попить успокоительные, научиться рисовать, заняться рукоделием, выучить новый язык я попробовала все советы.
Они все помогли на шесть долгих лет.
Вот только сейчас все вдруг развалилось. Скелеты выпали из шкафов, сундук с секретами распахнулся, земля вытолкнула зарытые чувства.
И оказалось, что ни черта не сработало!
Ну что за жизнь такая, а? Только все приведешь в порядок опять разваливается! Только решишь, что все на месте является это чудовище и рушит весь мой порядок к чертям! Да прожила бы как-нибудь без этого, справилась бы. Вон, с Егором бы все получилось, если бы не сравнивала постоянно с этим уродом.
Все напряжение последних дней, гнев и обиды вдруг поднялись к самому горлу и выплеснулись в слезах.
Я выталкивала из себя воздух такими порциями, будто я его генерю где-то внутри сразу соленый и горький с привкусом безысходности. А может быть все эти годы во мне копилась эта бездна невообразимого отчаяния, черной горечи, печали, что сильнее любой жизни. И эта бездна отравляла меня.
Меня тошнило слезами и черной болью, но с каждым рыданием становилось чуть-чуть легче, словно я вычерпывала черную горькую воду из моей бездны.
Эй, я твой плач узнаю из тысячи. Иду и слышу кто-то рыдает. И сразу понял Леся, больше некому плакать на половину Никосии.
Утешение
Он бережно переложил черно-белого котика на землю, хотя тот все равно остался недоволен, сел рядом со мной, обнял за плечи и привлек к себе.
Я вдохнула его родной запах, и слезы полились еще сильнее. Он ничего больше не сказал только гладил и гладил меня по волосам, прижимал к себе все крепче, пока я не оказалась у него на коленях, да вдыхал запах моих волос. А потом поднял мое зареванное лицо я попыталась вывернуться, но Антон не дал собрал губами катящиеся слезы и поцеловал по очереди опухшие глаза.
В темноте было легко смотреть на него. Казалось, что и в моих глазах ничего не прочитать.
Ну что ты, пушистый, ты чего ревешь? нежно спросил он, продолжая гладить меня по волосам.
И слезы хлынули снова.
Я стала называть себя «пушистый», когда прочитала один очень грустный рассказ, где так себя называла инопланетная кошка. Или как там было: «Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота».
И еще она там говорила: «Ты же не бросишь пушистого?»
Я приходила к Антону, делала грустные глазки и тоже спрашивала: «Ты же не бросишь пушистого?»
Тогда он тоже стал называть меня пушистым. Потому что, конечно, он никогда меня не бросит. Никогда-никогда.
Вот чего я реву.
Он продолжал шептать что-то бессвязное то ли «тише», то ли «малышка», то ли еще какую-то такую ерунду. Просто заговаривал мои слезы, как делал это раньше, когда я ревела от несправедливости мира, когда меня обижали на работе или просто весь день все было не так. И я цеплялась за его шею, прижималась к большому и теплому, потому что надо было прижиматься хоть к кому-то сейчас, когда я выплакивала всю обиду прошедших лет.
Щекой, прижатой к его щеке, я чувствовала колючую щетину и представляла, как я завтра с утра буду выглядеть наревевшаяся до опухших глаз и натеревшая кожу до раздражения.