Еще раз здравствуйте. Я ищу одежду на хоббита: пара рубашек, кафтан, желательно не ярких цветов, удобные дорожные сапоги где-то на вот такой размер, отмерил я ладонями расстояние. И штаны, естественно. Одни для верховой езды и одни тканевые, под кафтан.
Ничего себе, уважительно посмотрела на меня бабушка. Это ты кому такой сувенир решил преподнести? Вижу, что не себе низковат ты, да не настолько еще, чтобы хоббитом слыть.
Товарищу подбираю, вздохнул я. Умаялся он, лечится сейчас. А одежка в негодность пришла.
Сейчас поищем, пропела она и упорхнула в недра своего товарного склада. Все же грации в этой женщине было слегка больше, чем ожидаешь от особы такого возраста. Может, ведьма? Устроилась-то получше иных торговцев.
Вскоре передо мной лежали все заказанные предметы, кроме одной пары штанов. Тех самых, которые для верховой езды. Женщина пожаловалась, что «не ездют нынче полурослики на лошадях, все пешком маются». Ну да. Если вспомнить Толкиена, один так вообще чуть ли не три страны пешком отмахал, и ничего. Забрав вещи, увязанные в кусок белого полотна, и расставшись с одним золотым, я пошел за седлом и упряжью для этого болезного типа.
Глава 6
В которой я знакомлюсь с охлажденными напитками и строю грандиозные планы
Крынка на меня квакнула. Нет, я готов был поклясться, что из недр этого глиняного кувшина раздалось квакание. Я осторожно заглянул внутрь, где встретил взгляд маленькой зеленой лягушки. Отшатнувшись, я вспомнил, что встречал когда-то пару статей на эту тему мол, нет ничего лучше для охлаждения молока, чем посадить в кувшин лягушку. Честно говоря, никогда не верил в подобную чушь, а тут смотри-ка
Я поднял глаза на продавца, молодого хоббита, терпеливо ожидающего, пока я наиграюсь в гляделки с амфибией.
Я поднял глаза на продавца, молодого хоббита, терпеливо ожидающего, пока я наиграюсь в гляделки с амфибией.
А у вас лошадиное молоко есть? Перебродившее.
Кшнарр, что ли? Есть, но не у меня. За полушку могу показать продавца, хмыкнул он.
Про холодильные свойства лягушек я не знал, но на собственном опыте, еще будучи студентом, убедился, что кумыс идеальное средство против похмелья. Мой сосед по общежитию, казах, нередко забивал нижнюю полку бутылками с этим чудодейственным средством (и где он его умудрялся доставать у нас?), а учитывая объемы наших возлияний, особенно после очередной сданной сессии, полка так же быстро пустела. Особенно когда на третьем курсе к нам подселили Вано Чечелашвили, который привез с родины трехлитровую банку с чачей. Кутили мы долго, тщательно, можно сказать, с неким творческим замыслом, оставшимся для нас неразгаданным.
Кефир я здесь даже не искал то, что местные могли назвать кефиром, вполне могло доставить мне дискомфорт в области желудка.
За полушку я тебе и сам его покажу, ответил я, и направился дальше, спрашивая чуть ли не каждого про этот самый «кшнарр». Наконец, приобретя заветный горшок со знакомым запахом, не подлежащим описанию, я свернул вбок, выныривая из толпы, и пошел обратно в таверну. Или трактир. Или корчму. Постоялый двор, в общем. А может, мотель?
В этом здании в нашей маленькой комнате с двумя, я подчеркиваю, кроватями меня ждал мокрый, но тщательно вытертый йрвай. Хорошо, что у него был совсем короткий мех я не раз видел длинношерстных котов после знакомства с водой. Мало того, что после знакомства с этой мокрой и подлой субстанцией они приобретали совершенно неописуемое выражение морды, так еще и величие крупного пушистого зверя куда-то терялось. Картина забавная, но отнюдь не блещущая красотой и гармонией.
Я бросил тюк одежды рядом с ним, швырнув на пол сапоги, голенища которых хоть и были ниже моих, но по размеру совпадали один в один. Затем протянул ему горшок:
Пей. Магическое средство, проверено жизненным опытом.
Локстед молча принял у меня крынку и честно выхлебал половину, облизнувшись и прислушиваясь к внутренним ощущениям.
А неплохо, оценил он, протирая уголком полотенца подбородок, успевший вымокнуть в кшнарре. Вкусно, и болевые ощущения унимает окончательно. Но с кадкой ты этот фокус больше не делай, я же плавать вообще не умею.
Не можешь научим, не хочешь заставим, фыркнул я. Подашь на меня в суд потом, а пока меряй одежду. И только попробуй сказать, что велика!
Интересно, по какой статье на тебя в суд подавать, пробурчал Локстед, «Покушение на жизнь» или «Нарушение дипломатической неприкосновенности»?
Нашелся дипломат, тоже мне. Жестокое обращение с животными, предложил я с издевкой. Он что-то прикинул, затем сказал, осторожно продевая ногу в штанину:
А знаешь, неплохая идея. Я уйму свою гордость, а ты зато получишь десять лет каторги.
Столько много? поразился я. Йрвай ехидно рассмеялся:
А ты думал! «Поелику трудом исправит то, что неразумным деянием над существом, не могущим защитить себя, сотворил». До десяти лет упорного, тяжелого и полезного труда.
Не могущим защитить себя, ага, поддакнул я, наблюдая за его неумелыми манипуляциями с одеждой. Помню я, как ты трактирщика загрызть хотел.
И тут до меня дошло.