Короче, ждём послезавтра примерно хана Батырбая в гости, подытожил Набоков. И очень хорошо, что ты приехал. Давай решим, как ты себя поведёшь? Представлять тебя, как главу государства или просто посидишь, послушаешь?
Хм, Ложкин задумался. Как-то не очень порядочно выходит. Но степняки парни разумные. Они бы сами так поступили. Подумают ещё, что специально из-за них приехал. Решат, что мы слабые, хватаемся за всех, кого встретим. Так что я сейчас вроде твой помощник буду на это время. Мужиков наших предупреди только.
Ложкин с Набоковым совещались до часу ночи, обсуждая, как вести себя, что говорить. Степняки народ ушлый и наторелый. Почуют слабину или ещё какую тонкость, и уйдут. Пропадут в своих степях, поминай как звали. И останемся без союзников, с угрозой нападения. Вроде обо всём договорились президент с комендантом. Даже примерное меню составили для очень ожидаемых гостей. Им осталось только ждать визита.
Хм, Ложкин задумался. Как-то не очень порядочно выходит. Но степняки парни разумные. Они бы сами так поступили. Подумают ещё, что специально из-за них приехал. Решат, что мы слабые, хватаемся за всех, кого встретим. Так что я сейчас вроде твой помощник буду на это время. Мужиков наших предупреди только.
Ложкин с Набоковым совещались до часу ночи, обсуждая, как вести себя, что говорить. Степняки народ ушлый и наторелый. Почуют слабину или ещё какую тонкость, и уйдут. Пропадут в своих степях, поминай как звали. И останемся без союзников, с угрозой нападения. Вроде обо всём договорились президент с комендантом. Даже примерное меню составили для очень ожидаемых гостей. Им осталось только ждать визита.
Урлютюб
Вернувшийся начальник штаба доложил, что Батырбай готов встретиться. Рандеву посёлок Урлютюб.
А где врач? Набоков вопросительно посмотрел на Меньшикова. Там остался? Или оставили?
Сам захотел, начштаба вздохнул. Там две роженицы на сносях. Проблемы у них какие-то.
Это хорошо, пусть помогает, покажет, что мы много можем, Руслан выпрямился и поджал губу. Помолчал. Повернулся к Ложкину: Поедем в Урлютюб?
А это где?
Будем смотреть, где.
Зимняя ставка Батырбая в Краснокутске, то есть на наших картах он так называется, они его именуют Актогай, Меньшиков поводил пальцами по карте. Вот где. А Урлютюб примерно на полпути от Омска до его базы.
Разумен хан. Село это на Иртыше, нам туда от железной дороги добираться, преимущества свои терять в огневой поддержке. На вертолётах туда лететь? Ложкин глянул на карту. Видимо, знает, что снегоходов у нас нет. Осторожно ведёт себя. Постой, постой, тут станция Урлютюб и посёлок Урлютюб. Он где сказал, встречаться хочет?
В Урлютюбе, повторил начштаба.
Вот на полустаночке этом мы его и подождём, Набоков принял решение. «Кама», «Фантомас», «Чёрный бык» и «Акбаст».
А зачем нам лошадиный поезд там? удивился Ложкин.
Не думаю, что они на снегоходах всё время гоняют, топлива маловато у них, брать его негде, Набоков глянул на Меньшикова. Тот кивнул. Руслан продолжил: Посмотрят, что и у нас своя конная армия есть. И неплохая.
Ты командир, тебе решать, пожал плечами Ложкин.
К вагон-салону «Акбаста», стоявшего у перрона малюсенькой станции Урлютюб, со стороны Иртыша приближалась конная кавалькада. На всадниках, уверенно сидевших на косматых лошадях, колыхались стёганые длиннополые куртки, на головах лисьи шапки. Рыжие хвосты свисали до лопаток наездников. У большинства из-за плеч выглядывают стволы автоматов Калашникова. Впереди на молочно-белом жеребце без оружия, с камчой в руке, видимо, сам хан Батырбай, коренастый, плотный, оскалившийся в улыбке.
У вагон-салона Набоков, Ложкин, Меньшиков, Левицкий. В шпалере двадцать стрелков почётный караул.
Хан остановился метрах в десяти. Тут же слетевший с коня жигит взял его жеребца под уздцы. Звякнули на них серебряные украшения. Батырбай не спеша слез. И грянул оркестр. В сыром воздухе далеко разнёсся «Встречный марш». Кони захрапели, всадники принялись их успокаивать. Хан улыбнулся.
Здравствуйте, товарищи! чётко произнёс он и отдал честь, приложив правую руку к собольему малахаю.
Здравствуйте, товарищ хан! ответил Набоков, и протянул Батырбаю руку.
В салоне накрыт стол. Дышит паром варёная картошка, политая маслом и обсыпанная зеленью, в чашках солёные огурцы, измятые от лежания в бочке, но ядрёные и хрусткие. Тут же в прозрачном рассоле торчат алыми островками блестящие помидоры, с приставшими кое-где укропными веточками и желтоватыми дольками чеснока. На огромном блюде капустный салат листья изрезаны тонкими полосками, перемешаны с тёртой морковкой, сдобрены уксусом, солью, постным маслом, сахаром и посыпаны зелёным лучком. Порезанный сыр отблёскивает под светом ламп, в чашках куски варёного мяса. Две эмалированные посудины залиты чуть дрожащим заливным из говяжьих ног. Рядом с мясом встывшие кусочки фигурно нарезанной моркови. На трёх сковородах дожидается своего часа, томится, исходя соком, солянка из нельмы, муксуна и судака, разжигая аппетит чудесными ароматами.
На полированном, играющем белыми бликами столе стоят кучками бутылки с прохладной водкой, коричневым ароматным коньяком тридцатилетней выдержки, минеральная вода, постоянно шипящий, как будто чем-то недовольный квас на сухарях из ржаного хлеба.