Глава 18
Казимир Хмелевский, прихрамывая, шел по аллее к зданию пансионата и оглядывался вокруг. Парк был несколько диковат и неухожен, но эта естественная красота только радовала глаз. Если присмотреться внимательно, становилось понятно, что аллеи разбиты хотя и хаотично, но с определенным удобством для более чем пожилого населения пансионата. По обе стороны дорожек через небольшие расстояния были расставлены деревянные скамьи с поручнями. Беседки под кронами высоких елей просторные, вход широкий и, кроме ступеней, имелся и пандус. Вместо лавочек внутри стулья с мягкими сиденьями, обтянутыми светлым кожзаменителем.
Время было послеобеденным, и в парке прогуливались всего несколько человек.
Казимир наконец заметил на одной из скамеек знакомую фигуру и свернул на боковую дорожку.
Этот звонок семь лет назад поверг его в шок. Он, даже и без особой надобности, наглотался сердечных капель, словно боясь еще не начавшегося приступа. Бестолково суетясь, перекладывая телефонную трубку из кармана на стол и обратно, Казимир Хмелевский пытался успокоиться. Не получалось. Сердце стучало неровно, голова реагировала на любое его движение резкой болью, руки дрожали. Ему срочно нужно было поделиться с кем-то близким только что услышанной информацией.
Время было послеобеденным, и в парке прогуливались всего несколько человек.
Казимир наконец заметил на одной из скамеек знакомую фигуру и свернул на боковую дорожку.
Этот звонок семь лет назад поверг его в шок. Он, даже и без особой надобности, наглотался сердечных капель, словно боясь еще не начавшегося приступа. Бестолково суетясь, перекладывая телефонную трубку из кармана на стол и обратно, Казимир Хмелевский пытался успокоиться. Не получалось. Сердце стучало неровно, голова реагировала на любое его движение резкой болью, руки дрожали. Ему срочно нужно было поделиться с кем-то близким только что услышанной информацией.
Но дети учились в Кракове, в доме, кроме него и горничной с поваром, никого не было. Наконец, справившись кое-как с эмоциями, Казимир набрал номер, с которого только что звонила эта женщина. Только услышав ее голос еще раз, окончательно понял не розыгрыш. Она действительно жива и приехала в Польшу. Казимир вылил на нее поток фраз, мешая польские слова с русской речью, укоряя, плача и одновременно радуясь, как ребенок. Он и стал на миг этим пятилетним ребенком, потерявшим одного за другим отца и ее, приемную маму.
Казимир никогда б не рассказал о ней посторонним. Но его тогдашняя любовница Ника, на его беду вернувшаяся с покупками как раз в момент его возбужденного душевного состояния, была так искренне обеспокоена, так участливо выспрашивала причину его волнения, что Казимир не выдержал. Словно сбрасывая на нее накопившиеся за многие годы переживания, рассказал о себе все, начиная с чуть не с ползункового детства. Достав семейный альбом, с гордостью показывал старинные фотографии своих предков, поведал о жизни в России и запнулся только на том, чей он сын.
Позже ему казалось, что именно то, как Ника слушала, пуская слезу в моменты горьких признаний, утешала его, так долго считавшего себя сиротой, искренне сочувствовала и понимала, и стало причиной его странного поступка Казимир, до того момента вполне довольный простым с ней сожительством, вдруг предложил венчаться.
Он сделал еще одну глупость показал содержимое комнаты-сейфа в подвале особняка.
От женитьбы его спасло провидение. Пусть даже таким жестоким образом в тот же день он попал в аварию и впал в кому. Всего на месяц. Но этого месяца хватило, чтобы судьба все расставила по местам.
В детском доме, куда его привезли после ареста тетушки Зоси, Казимир прожил недолго. Его усыновили дальние родственники отца, срочно приехавшие из Белоруссии, Клара и Ян Хмелевские. Он рос любимым ребенком, хотя и не был так балован, как родным отцом и теткой. Казимир любил рассматривать альбом, где после совсем старых снимков мужчин в военной незнакомой форме и женщин с пышными прическами шли фотографии отца и его сестры, какими он и запомнил их своей детской памятью. Альбом хранился в закрытом ящике комода среди покрывал и постельного белья. Мама Клара терпеливо объясняла, кто есть кто на снимках, вставляла в кармашки и его фотографии, сделанные в фотоателье на их улице и подписанные ее красивым почерком «Казимир Хмелевский, шесть лет», «Казимир Хмелевский, семь лет» и так далее каждый год. Она говорила, что отца и тетушку «забрала и убила нынешняя власть», при этом даже не пытаясь скрыть истинное отношение к этой самой власти. Она много рассказывала о Польше, родном Кракове, и Казимир рос с мечтой увидеть дорогие ей места воочию. Об эмиграции он, конечно, даже не думал. Папа Ян умер, когда ему, Казимиру, исполнилось двадцать он только что вернулся из армии. Ян Хмелевский был часовым мастером и тихо и незаметно проводил время в своей мастерской самой маленькой комнате их квартиры. Казимира он воспринимал, наверное, как деталь какого-то часового механизма, улыбаясь ему ласково-отрешенно. Мама Клара пережила его на восемь лет, перед смертью рассказав Казимиру всю правду о родителях. Так он узнал, что на самом деле сын никакого не политического заключенного, а вора в законе Виктора Хмелевского. Но в свидетельство о рождении матерью его была вписана сестра отца Зося. По криминальным законам у Виктора детей быть не должно