К сожалению, именно этого взаимодействия между властью и обществом не хватило режиму Июльской монархии и явилось одной из главных причин его падения. То, что Гизо очень точно понимал как теоретик, он не смог реализовать на практике.
7 декабря 1820 г. Гизо начал читать свой курс лекций в Сорбонне. Он писал, что в этом курсе он отбросил все то, что могло иметь намек на современную ему систему и образ действия правительства[170]. В то же время для Гизо история всегда была теснейшим образом связана с политикой, она служила обоснованием правильности его политических идей. Поэтому, как верно отмечал русский публицист Е. М. Феоктистов, лекции Гизо не были спокойным изучением прошлого, без всякой связи с настоящим. Гизо убежденный сторонник конституционной монархии; он служил ей делом, находясь на государственной службе; когда же эта сфера деятельности оказалась закрытой для него, он продолжил развивать свои идеи с преподавательской кафедры. Основной мыслью его курса было доказать, что конституционный образ правления вытекал из всего предшествующего исторического развития Франции. Гизо неоднократно подчеркивал, что история Франции это не только 1789 год, но и вся предыдущая история; вся история страны заключалась для него в постепенном восхождении к современной цивилизации. Гизо писал: «Я избрал предметом своего курса историю древних политических учреждений христианской Европы Таким образом, я близко касался поразительных затруднений той современной политики, от которой я решился держать себя вдали. Но вместе с тем, предмет этот, естественно, давал мне случай стремиться путем науки к двойной цели: разрушить революционные теории и привлекать интерес и уважение к прошедшим судьбам Франции»[171]. Вся история Франции была поэтапным восхождением к представительному образу правления. Он писал, что ему «хотелось воскресить старую Францию в памяти и в понимании новых поколений, так как было бы столь бессмысленно, как и несправедливо презирать опыт предшественников, поскольку современное поколение французов совершало огромный шаг на том же пути, по которому следовала Франция в течение многих столетий»[172]. Как видим, Гизо был всецело предан интересам нового французского общества и полон уважения к истории Франции, он выступал за примирение новой и старой Франции, за их мирное сосуществование.
В декабре 1821 г. министерство Ришелье пало, к власти пришло крайне правое министерство Виллеля, бывшего лидера ультрароялистов в «бесподобной палате». Курс Гизо был запрещен. Лишенный государственных должностей и преподавательской кафедры, он всецело посвятил себя изучению вопросов государственного строительства во Франции, парламентаризма, что и привело его к пристальному анализу политической истории Великобритании, как страны, имевшей давнюю традицию конституционного образа правления.
В это время Гизо проявил себя уже как решительный защитник парламентаризма, поскольку он видел, что королевская власть не смогла обеспечить для страны конституционное правление. Особенно ярко эти проблемы нашли свое выражение в упоминавшейся выше работе «О правительстве во Франции со времен Реставрации и о современном министерстве» (1820). Здесь Гизо выступил как убежденный сторонник системы парламентаризма и защитник сильной власти парламента. Теперь Гизо полагал, что именно парламенту должен принадлежать решающий голос в формировании министерства: «оспаривать у палат решающее влияние на формирование министерства или требовать от министров быть сильными без поддержки палат, значит, отказаться от представительного правительства»[173]. Если раньше в качестве посредника между различными ветвями власти, между властью и гражданским обществом Гизо рассматривал королевскую власть, то теперь эта посредническая функция отводилась именно парламенту. Парламент, по его мысли, является единственным звеном, соединяющим власть и общество: «Ослабьте их связь и общество и власть отдалятся, изолируются друг от друга, не смогут признать и постичь друг друга»[174]. Сильный парламент является единственным средством, способным примирить монархию и Хартию, то есть старую и новую Францию[175]. Как видим, если для Руайе-Коллара, как и для Гизо в 1816 г. именно королевская власть являлась гарантом стабильности в обществе, связующим элементом между ветвями власти, то для Гизо в 1820 г. такой силой являлся именно парламент. Как и четыре года назад он подчеркивал мысль о необходимости взаимодействия государства, органов власти и гражданского общества. Но во Франции, как уже отмечал Гизо, не было опыта парламентаризма, как в Великобритании или в США; в отличие от Франции, в этих странах «дерево выросло на своих корнях, здание возводилось на старинном фундаменте»[176]. В Англии и Соединенных Штатах, по его мнению, прогресс системы представительного правления был внутренней необходимостью; каждая новая потребность, возникающая в обществе, приводила к развитию новых, более совершенных институтов. Во Франции же, наоборот, представительный образ правления пришел извне; представительное правление «сверху спустилось на страну, которая сама не создала его. Таким образом, мы сразу получили высшие формы, не располагая более простыми и незаметными элементами»[177]. Гизо полагал, что у французов был некий идеальный, взращенный на идеологии Просвещения, книжный образ представительного правления, который, казалось, должен был немедленно воплотиться на практике: «Мы требовали от представительного правления быть всем, чем оно должно быть, хотя так мало сделали для этого»[178].