Я выхожу из дома за полтора часа до начала рабочей смены.
Это может показаться забавным, но у меня действительно есть работа. Скажи мне кто-нибудь об этом года три назад и я бы вырвал наглецу язык. Но факты остаются фактами: теперь все васпы добропорядочные и законопослушные граждане. Правда, в отличие от прочих, являющихся людьми, в наших документах стоит дополнительный желтый штамп разрешение жить и трудиться в обществе. Это билет в новую, мирную жизнь. Но также и напоминание, что за малейшую провинность меня ожидает смертный приговор без суда и следствия. Бешеную собаку надо держать в наморднике, не так ли?
Весна в этом году слишком ранняя: снег сошел в конце марта, а столбик термометра уже к полудню достигает достаточно высокой отметки. Не слишком комфортно для меня: за двадцать с лишним лет можно отвыкнуть от тепла и света. Но утром еще стоят заморозки, поэтому свой путь от дома до работы я расцениваю, как утреннюю пробежку.
Не сказать, что я такой большой любитель пеших прогулок или противник общественного транспорта. Отнюдь. Просто последний раз, когда я пробовал проехать в автобусе, добрая половина пассажиров инстинктивно оказалась в противоположном от меня конце салона. А мамашам пришлось успокаивать плачущих детей. Помню, какая-то смелая девчонка дернула маму за ухо и, тыкая в меня пальцем, громким шепотом спросила: «Этот дядя Бабай, да?»
Радует, что даже в стремительно меняющемся мире некоторые вещи остаются неизменными.
Я привычно срезаю путь через сквер с маленьким и аккуратным фонтаном. Вечером здесь собираются молодые парочки, но утром ни души. Если остановиться здесь на несколько минут и закрыть глаза, то может показаться, что это не пресная вода журчит, перекатываясь по гранитным плитам, а шумит прибой. Тогда земля под ногами становится зыбкой, как корабельная палуба. И глубоко-глубоко, там, где цвет воды становится синее и насыщеннее, медленно проплывают тени морских гигантов китов.
Я видел их только на картинках в книге. Для меня они существа из народных мифов, вроде тех, о которых пишет Торий. Но некоторые мифы становятся реальностью. Я знаю, о чем говорю: долгое время я сам был мифом.
Я слышу шаги слишком тяжелые, чтобы принадлежать человеку. Оборачиваюсь.
Я слышу шаги слишком тяжелые, чтобы принадлежать человеку. Оборачиваюсь.
Бывший комендант северного приграничного Улья останавливается на расстоянии трех шагов и сдержанно желает мне доброго утра.
И тебе, Расс, отвечаю я.
Мы не пожимаем друг другу руки: не принято.
Вижу, как его лицо кривится и подергивается огромными усилиями ему приходится сдерживать внутреннее волнение. Серповидный шрам наискось пересекает его лицо и губы, отчего кажется, что Расс криво усмехается. «Поцелуй Королевы» так он всегда называл свой изъян и когда-то очень чванился им. Но теперь Королева Дара наша мать и богиня мертва. И мы осиротели. И радость от первых успехов сменилась депрессией и сомнением.
Найди их, Ян, глухо произносит Расс.
Он наклоняется, опираясь о рукоять метлы, словно не хочет, чтобы наш разговор услышал кто-то посторонний, и заканчивает:
Тех, кто убил Пола.
Я не питаю иллюзий: васпы в некотором роде связаны между собой и смерть одного из нас уже не является тайной.
Полиция констатировала самоубийство, говорю я и слежу за его реакцией.
На лбу бывшего коменданта вздуваются вены, глаза сверкают из-под надвинутых бровей. И я вспоминаю, как он шел по выжженной земле в ореоле удушливого дыма. И от него тоже пахло кровью и смертью. Он сам был смерть. Теперь на нем надет оранжевый жилет жалкая калька его офицерского кителя. Лишь взгляд остался прежним взгляд хищника.
Его убили, приглушенно рычит Расс. Те мрази из Си-Вай.
Я думал об этом.
Си-Вай или как они называют себя «Contra-wasp» движение, выступающее против ассимиляции васпов в обществе людей. Их цель доказать, что мы убийцы и выродки, достойные если не уничтожения, то по крайней мере полной изоляции. Именно они продвигают законы, требующие возобновить опыты над «генетическим мусором» так они называют нас. И, положа руку на сердце, их высказывания зачастую получают в обществе хорошую поддержку.
Ты не думаешь, что он сделал это сам? задаю я давно мучающий меня вопрос.
Нет, упрямо отвечает Расс. Самоубийство позор для Дарского воина.
Возможно, он не был так уж счастлив
Я произношу это тихо, себе под нос. Но Расс все равно слышит и замолкает. Лицо становится белым, как мраморные плиты фонтана. И сбитые костяшки его пальцев, сжимающие метлу, белеют тоже.
Некоторое время мы молчим. Слышно только, как на каштане протяжно стонет горлица, да брызги воды разбиваются о камни.
Ты винишь себя за это? наконец, спрашивает Расс.
Я не отвечаю, но ответ не требуется. Он знает: виню. Поэтому говорит мне тоном спокойным и дружелюбным:
Не надо. Мы знали, на что шли.
Молчу. Слежу, как ветер покачивает ветви молодого каштана.
Каждый знал, продолжает Расс. Конечно, все идет не так гладко, как предполагалось. Но никто не требовал быстрых перемен. Доверие надо заслужить.
Разве не прошло достаточно времени?