Зульфии дают таблетку, ставят капельницу, и минут через сорок у нее начинаются схватки. Она кричит от боли, спустя час ее увозят на роды. Не знаю, сколько проходит времени, ее возвращают в палату со льдом на животе; она родила, ей показали ребенка, ее мертвого сына, так надо. Она описывает его маленькие ручки, ножки. То, что не могла поверить, что он давно не дышит. Но ей легче, она сбросила бремя, разрешилась от страшной ноши. Она впервые улыбнулась. Какая красивая улыбка. Наверное, такая же у ее двух дочерей. Как грустно, что ее муж не способен мыслить. Как жаль, что она очень скоро может вернуться в эти печальные стены.
Третья, Марина, энергичная девчонка лет двадцати трех, статная, пышная, кажется плодородной, как земля, но и ее беда не обошла стороной. Накануне отпуска узнала, что беременна, срок семнадцать недель, они с мужем решили не откладывать долгожданную поездку в Турцию. Отдыхала, веселилась, но в меру. А на обратном пути прямо в самолете открылось кровотечение. С трапа спускали на носилках, поместили в реанимобиль и привезли сюда. Беременность сохранить не удалось. Чистка, лед, пустота. Врачи сказали, перепад давления в самолете спровоцировал выкидыш. Она говорит, что муж рыдал сильнее ее самой.
После всех этих историй я тряслась над своей беременностью; теперь это было для меня не просто беспечной радостью, но и ежедневной тревогой, я осознала всю хрупкость жизни в себе и всю свою ответственность перед этой жизнью. Я постоянно прислушивалась к себе, к каждому шевелению. Только после консилиума врачей и их однозначного разрешения улетела вынашивать беременность в экологически чистую местность, на остров Бали.
Потом, уже проживая в другой стране, я попала на сохранение с дочерью. Врачи перестраховывались. Я тоже. Сроки были поздними, в палату то и дело подселяли новеньких, а через несколько дней они уходили на роды и уже больше не возвращались в дородовое отделение, их переводили (с детьми или без) в послеродовое. Несколько девушек лежали, как и я, на сохранении, и каждой было что рассказать.
Одна из девочек, чей красивый смех, разливавшийся по палате, как звон весеннего колокольчика, всегда поднимал нам настроение, невероятно веселая, окруженная заботой бесконечной вереницы родных и близких, то и дело входивших в палату с гостинцами, каждый вечер доставала молитвенник и шептала молитвы о спасении ее первого сына, который, как выяснилось, умер спустя месяц после рождения. Она говорила, что, если бы не вот эта вторая беременность, которую ей послал Бог через три месяца после потери первенца, она бы сошла с ума от горя и бесконечных слез.
Она рассказывала свою историю, а нам все не верилось, что этому светлому человеку однажды очень не повезло. Было так Сначала все шло хорошо. Родила она в срок и сама. На первые сутки ребенку сделали прививку от гепатита Б, его мать тогда в этом совсем ничего не понимала, просто доверилась врачам. А ночью у совершенно здорового младенца остановилось дыхание. Его пытались спасти. Реанимировали и подключили к аппарату искусственного дыхания. Так он просуществовал еще месяц. Мозг был давно мертв. Но она ежедневно ходила в палату интенсивной терапии, запоминала каждую складочку, каждый изгиб его маленького тельца, каждую черточку его такого родного личика, а в одно осеннее утро к ней в палату пришли, чтобы сказать, что его больше нет.
Она говорила, и слезы текли по ее еще детским щекам. Она никогда не забудет его. А я так и не смогла забыть ее рассказа и после родов не выпускала свою девочку из рук ни на секунду, отказалась от всех прививок, первые три ночи практически не спала, все прислушиваясь к ее дыханию. Рвется там, где тонко. Как тонка грань между этим миром и тем
Однажды вечером после рождественских праздников, которые нам не посчастливилось провести в палате, в больницу доставили еще одну девочку. Она ни с кем не разговаривала, всю ночь проплакала, хоть и пыталась сдержать рыдания, а наутро пришел ее муж, и они очень долго сидели, тихо обнявшись, с ним ей было спокойно. Потом появился врач, дал таблетку для стимуляции, сказал собираться на роды. Она шепотом спросила: какие шансы, что ребенок родится живой? Врач отвел глаза и еле слышно ответил: пятьдесят на пятьдесят. Пришла акушерка и спросила, есть ли вещи для новорожденного ребеночка.
Я вышла в коридор и разрыдалась. Я уже знала от болтливых медсестер, что врач успокаивает эту девушку, что ребенок фактически мертв в ней, все внутренние органы отказали, бьется только упрямое сердечко. А акушерка приходит и спрашивает так естественно, будто ничего не происходит. Как у любой другой. И девочка стоит растерянно и говорит, что вещей для ребеночка не взяла. Ведь она приехала сюда на восьмом месяце не рожать, а на сохранение. Однако оказалось, что случился резус-конфликт, вовремя не провели дополнительное исследование ребенок шестой, участковый гинеколог не посчитал нужным. Произошло отторжение, и все внутренние органы ребенка уже почти месяц как вздулись и отказали, только сердечко трудится одно, поэтому шевеления не прекращались, девушка ни о чем не догадывалась. А тут шевеления стали совсем слабые. Вот она и оказалась здесь, полная уверенности, что ему там в животике просто уже слишком тесно. Акушерка помогла ей забрать вещи, муж шел с ней на партнерские роды. И они оба надеялись на лучшее