Среди военных были такие, кто отличался особой жестокостью.
Когда я начала изучать материалы, самым сложным для понимания оказались убийства, совершенные много раз, причем, бесцельно, просто, чтобы уничтожить человека. Насилие, которому солдаты подвергали людей средь бела дня без чувства вины, без колебания. Командиры воинских частей, которые поощряли жестокость, приказывали никого не щадить. Говорят, когда в 1979 году в Пусане и Масане были подавлены протестные выступления граждан, Чха Чжичхоль, глава службы безопасности Пак Чонхи, сказал своему президенту:
В Камбодже убили больше двух миллионов. У нас нет причин не сделать то же самое.
Как раз в мае 1980 года в Кванчжу усилились протесты, и правительственные войска из огнеметов расстреливали на улицах безоружных людей. Военное руководство снабдило солдат свинцовыми пулями, запрещенными международным правом из соображений гуманности. Получивший особые полномочия Чон Духван, которого за это вполне можно было бы назвать приемным сыном Пак Чонхи, рассматривал план применения боевого самолета и обстрела города с воздуха в том почти невероятном случае, если войска не захватят здание Управления провинции. Я видела информацию о посещении Кванчжу Чон Духваном незадолго до расстрела демонстрантов двадцать первого мая, когда он прилетел на военном вертолете и топтал землю этого города. Невозмутимое лицо молодого генерала. Широко шагая, он отходит от вертолета и крепко пожимает руки встречающим его офицерам.
Я прочитала интервью человека, выжившего после пыток, и в нем есть такие слова: «Этот опыт напоминает радиоактивное излучение». Радиоактивные вещества, впитавшиеся в кости и плоть человека, несколько десятков лет не выводятся из тела и видоизменяют его хромосомы. Клетки превращаются в раковые опухоли, угрожающие жизни. Даже если облученный человек умирает, даже если его тело сожгут, и останутся только кости, радиоактивное вещество не исчезает.
Помню январь 2009 года, когда в районе Ёнсан сгорела смотровая площадка. В результате этого происшествия погибли один полицейский и пять граждан, которые потеряли свое жилье и протестовали против экономической политики правительства. Глядя на это зрелище, я неожиданно для самой себя пробормотала: «Ведь это же Кванчжу»
Вот и получается, что Кванчжу стало нарицательным именем для таких понятий, как «быть изолированным», «быть попираемым власть имущими», «подвергнуться оскорблениям», «быть непозволительно униженным». Облучение радиоактивными веществами еще не закончилось. Город Кванчжу бесконечное множество раз перерождался и снова погибал. Загнивал, взрывался и, поднявшись, весь окровавленный, строился заново.
А еще есть лицо той девушки. Лицо девушки, которую в одиннадцать лет я увидела на последней странице альбома фотографий. То, что было разрезано штыком наискосок от щеки до шеи, и она умирала с одним открытым глазом.
Когда в зале ожидания на автобусном терминале, перед железнодорожным вокзалом лежали устрашающие трупы; когда военные хватали просто идущих по дороге горожан, избивали их, кололи штыками, раздевали до нижнего белья, бросали в грузовик и увозили в неизвестном направлении; когда они ходили по домам и, найдя молодых людей, забирали с собой; когда были оцеплены дороги вокруг города и отключена телефонная связь; когда в толпу безоружных протестующих летели пули и снаряды; когда меньше чем за двадцать минут около ста трупов были брошены в грузовики; когда стремительно, как огонь, разнесся слух о том, что перебьют все население города; когда обычные мужчины, на тренировочной базе резервных войск захватив винтовки старого образца, организовали посты по три-четыре и пять-шесть человек и стали охранять начальные школы, мосты над речками и ручьями; когда вместо чиновников, улизнувших, как вода во время отлива, граждане начали самостоятельно управлять провинцией из административного здания, в это время я жила в Сеуле в районе Суюри и на автобусе ездила в школу. Вернувшись домой после занятий, я поднимала вечернюю газету Т, опущенную в почтовую щель на воротах, шла по узкому длинному двору и читала заголовки статей. «Ситуация в Кванчжу в отсутствие правительства, день пятый». На фотографии темные здания. Грузовик, полностью загруженный мужчинами с белыми повязками на лбу. Атмосфера в семье стала тревожной и скорбной. «Нет связи, и сегодня не дозвониться». Мама настойчиво набирала номер телефона родительского дома, который находился на той же улице, что и рынок Тэин.
Как не произошло никаких неприятностей с тетей Хиён, так и у меня все шло нормально. Никто из наших близких родственников не пострадал, никого не убили, никого не забрали в полицию. Однако осенью того года мои мысли все время возвращались к дому в Кванчжу. Может, в той комнате, где я делала уроки, лежа на полу и ощущая животом прохладу, сейчас живет тот мальчик? Но как оказалось, он не дожил до этого жаркого и душного лета, пережитого мной.
Я прохожу по подземному переходу перед административным зданием Управления провинции, где идет ремонт, иду по шумной, освещенной неоновыми вывесками вечерней улице, где звучит музыка, раздаются громкие голоса. Подхожу к хаквон, частным курсам, на которых будущих выпускников готовят к вступительным экзаменам в университеты. На первом этаже висит доска объявлений. Перед ней разложены яркие рекламные проспекты этого заведения, расписание занятий, информация о популярных лекциях и семинарах. Первый раз я побывала здесь неделю назад. Вчера старший брат Тонхо сказал по телефону: