Не учи ученого, улыбнувшись, ответил Иван.
Не надо было к ним лезть, буркнул из угла Коля Карнаухов. Он, скорчившись, сидел на кровати и смотрел в пол.
А когда я с Наташей стал танцевать, не обращая внимания на слова приятеля, продолжил Серега, в клуб ввалились человек двадцать местных. У одного цепь велосипедная была ему потом Колюня нос сломал.
А прицепились-то почему? спросил Димка.
Потому что хотелось им, ответил Серж. Они ж все пьяные были. Явно не танцевать пришли, а за приключениями.
Дураки вы, сказал Вовка, выкладывая на одеяле части разобранного фонарика.
Может, и дураки, но с Наташей я уже договорился, хмыкнул Серж.
Да ладно тебе врать! отмахнулся Миха.
Не веришь, не надо.
А о чем договорился? спросил, хмурясь, Димка.
О чем надо.
Ты про драку давай, сказал Иван, почесывая набитые костяшки. Сколько их всего-то было?
Да весь клуб практически. Самого главного, того, что с цепью, Колюня с первого удара положил. Молоток, парень!
Я пьяный был, буркнул Коля.
Ну и я троим неплохо так засветил, пока мы к выходу пробирались. Рванули в ночь со всех ног, думали, успеем уйти. А у них, оказывается, трактор был. С телегой. Мы уж думали, что оторвались. А они нашли, догнали Да, погоня была, как в кино.
Убились они, мрачно сказал вдруг Коля.
Да ладно тебе, отмахнулся от него Серж. Такие не убиваются!
Убились, я видел.
В комнате стало тихо.
Вы это о чем? приподнявшись, прохрипел Димка севшим голосом. Вы про что это? А?!
Да трактор у них перевернулся. Вместе с телегой, неохотно сказал Серж. Мы в кусты бросились, в березки, а деревенские на тракторе за нами. А там землю кто-то перепахал, пласты прямо такие поднялись, чуть ли не в мой рост. Вот они на этих пластах и кувыркнулись.
А вы? спросил Миха.
А что мы? Убежали. Рванули что было мочи. Мы и не видели толком ничего.
Я видел, еще мрачней сказал Колюня.
Не мог ты ничего видеть! рассердился Серж. Ночь, темно, кусты! Что там разглядишь?!
Я всё видел, сказал Колюня. Скотомогильник это был. Там коровы были.
Да, вонища там такая стояла, что не продохнуть, признал Серж.
И они живые были, тихо сказал Колюня. Как мертвые. Но живые.
Кто? не понял Миха.
Коровы.
Утром был сильный дождь, так что на поле никто не пошел. Жестяная крыша гудела, водяные веретена со звоном бились об стоящие у фундамента ведра, сочно шуршали кусты и трава под этот шум хорошо дремалось. Разоспавшиеся парни уже пропустили завтрак. Если бы не холод, они, наверное, проспали бы и обед, тем более что бородатый доцент Борисыч, заглянув в их комнату и убедившись, что подопечные на месте, побудки объявлять не стал, а тихонько отступил, довольный, что может и сам пару часов провести в безответственном расслабленном спокойствии.
Несколько раз приходили девчонки, стучались долго, прежде чем заглянуть в темную комнату, морщились от мужского духа и просили то картошку почистить, то посуду помыть, то воды принести. Скромные просьбы их оставались без ответа, лишь храп и сопение парней делались чуть менее выразительными. Девчонки ждали на пороге, еще на что-то надеясь, вздыхали, поругивались, но будить сонь не решались через тонкую стенку они слышали обрывки ночного разговора и теперь догадывались, что ребятам действительно нужно отдохнуть. Девушки возвращались на кухню и делали дела сами как это обычно и было: скоблили овощи, шинковали капусту, варили суп и картошку на пюре, в большом противне готовили гуляш из совхозной баранины, кипятили в тазах свое девчоночье белье, закрывая его оцинкованными, похожими на боевые щиты, крышками, грели воду много воды, чтобы потом, запершись на хлипкий шпингалет, завесив окна простынями и раздевшись, быстро пугливо помыться, поливая друг дружку горячей водой из больших эмалированных кружек.
На кухне было тепло, хотя батареи отопления начали оживать лишь к полудню это Миха Приемышев и Коля Карнаухов, не притерпевшись к холоду и не убоявшись непогоды, перебежали по улице в пристройку котельной, нащепали огромным ножом-хлеборезом лучины и развели в чугунной печи огонь. Они так и просидели в котельной до самого обеда Коля прятал здесь остатки привезенного из района портвейна, так что скучно приятелям не было.
Столоваться вышли уже все. Стол был накрыт на холодной веранде: от кастрюль поднимался пар, стекла густо запотели, с потолка кое-где капало. Вовка Демин вытащил свой радиоприемник, включил «Маяк» на «Маяке» играли «Самоцветы». Доцент Борисыч шуршал местной газетой «Звезда», строго поглядывал на молодежь он видел, что Сергей будто побит, что Николай и Михаил чуть навеселе, что Дмитрий неестественно напряжен, а Иван Панин взбудоражен, словно бы к драке готовится. Доцент немало поездил по совхозам, не единожды бывал в стройотрядах и студентом, и аспирантом, и вот как сейчас доцентом. Он хорошо знал подноготную жизнь таких маленьких студенческих сообществ; знал он и то, что подопечные о его осведомленности не догадываются, не берут ее в расчет. Доцент чувствовал в прошедшую ночь что-то случилось. И потому, услышав гудение пробирающегося по грязи уазика, ничуть не удивился, приготовился к непростому разговору с людьми в милицейской форме. Но обошлось. На совхозной машине приехал бригадир Петрович, седоватый крепкий мужик в засаленном картузе, армейских шароварах и тяжеленных кирзовых сапогах. Петрович взошел к веранде как хозяин, дверь открыл, не постучавшись, поздоровался кивком разом со всеми, на девчонок глянул озорно, прищурясь. Спросил: