Ленин был уверен в своем безусловном праве руководить партией, хотя бы в силу организационных способностей. И говорил Валентинову: «Плеханов первоклассный ученый, но я бы очень хотел, чтобы кто-нибудь мне указал, кого за последние 25 лет он организовал и способен ли он вообще что-либо и кого-либо организовать. О других Аксельроде, Засулич, Старовере смешно и говорить».
Ленин был фанатиком, каким и бывает вождь. Александр Константинович Воронский литературный критик, руководивший одновременно военно-боевой организацией большевиков в Свеаборге, утверждал: «Ленин, конечно, одержимый. Он всегда говорит об одном и том же. С разных, иногда с самых неожиданных сторон он десятки раз рассматривает, в сущности, одно основное положение. Вообще же он говорит, как человек, у которого одна основная идея, мысль мыслей, непрестанно сверлит и точит мозг и около нее, как по орбитам вокруг солнца планеты, кружатся остальные. Основное ядро никогда не рассеивается в сознании, ни на минуту не уступает своего места гостям. Этот хозяин прочно живет в своем жилище»346. Что же это за миссия, за мысль мыслей? Как мы знаем, имя ей революция. Если бы он с юности не думал о ней двадцать четыре часа в сутки, Октябрьской революции могло и не произойти. Ленин был максималистом, действовавшим по принципу, им же провозглашенному: «Кто не за революцию, тот против революции. Кто не революционер, тот черносотенец»347.
Был ли Ленин мужественным человеком? Да, потому что человек не мужественный в принципе не может претендовать на лидерство, а тем более на борьбу с государственной машиной и на руководство страной. Но он не путал мужество с безрассудным риском и точно не готов был слишком уж рисковать самим собой. «Он никогда не пошел бы на улицу драться, сражаться на баррикадах, быть под пулей, замечал Валентинов. Это могли и должны были делать другие люди, попроще, отнюдь не он. В своих произведениях, призывах, воззваниях он колет, рубит, режет, его перо дышит ненавистью и презрением к трусости Даже из эмигрантских собраний, где пахло начинающейся дракой, Ленин стремглав убегал. Его правилом было уходить подобру-поздорову слова самого Ленина! от всякой могущей ему грозить опасности Он был начальником Генерального штаба и всегда помнил, что во время войны он должен обеспечить главное командование»348. Ленин любил сокрушать своих противников на расстоянии, избегая дуэлей.
К сильным сторонам Ленина и подпольщика, и руководителя относилось его крайне внимательное отношение к вопросам конспирации, от него ничего без надобности не утекало. «Устойчивой, непреходящей ленинской страстью была его любовь к секретам, подпольным конспиративным связям, тайным операциям, писал Волкогонов. Вождь русской революции был Жрецом тайн: исторических, политических, моральных, партийных, революционных, дипломатических, военных, финансовых. Ленинские архиконспиративно, совершенно секретно, тайно, негласно оттеняют одну из существенных граней ленинского портрета»349. У него будет больше кличек и псевдонимов, чем у кого-либо в российской истории: Старик, Ильин, Петербуржец, Фрей, Карпов, Тулин, Мюллер, Рихтер, Иорданов, Петров, Майер и множество других.
Нередко входя в раж, Ленин действовал как азартный игрок. «Азарт был свойством его натуры, но он не являлся корыстным азартом игрока, он обличал в Ленине ту исключительную бодрость духа, которая свойственна только человеку, непоколебимо верующему в свое призвание, человеку, который всесторонне и глубоко ощущает свою связь с миром и до конца понял свою роль в хаосе мира, роль врага хаоса»350, замечал Горький. Азарт Ленина отмечала Алексинская, с мужем которой он играл в шахматы: «Есть хорошие шахматисты, которые настолько любят и ценят красивый процесс игры, что сами исправляют ошибки противника, Ленин не из этого числа: его интересует не столько игра, сколько выигрыш. Он пользуется каждой невнимательностью партнера, чтобы обеспечить себе победу. Когда он может взять у противника фигуру, он делает это со всей поспешностью, чтобы партнер не успел одуматься. В игре Ленина нет элегантности»351.
Безапелляционность суждений Ленина поразительна. Воронский полагал, что Ленин «убеждал, подчиняя слушателей своему хотению и тем, что он не сомневался»352. Он редко испытывал сомнения в собственной правоте, даже если потом видел и свои ошибки. Однако для признания ошибок требовалось время. Так, свою чрезмерную левизну в предреволюционный период Ленин признает только в 1921 году в записке, адресованной участникам III конгресса Коминтерна: «Когда я сам был эмигрантом (больше 15 лет), я несколько раз занимал слишком левую позицию (как я теперь вижу)»353.
Безапелляционность суждений Ленина поразительна. Воронский полагал, что Ленин «убеждал, подчиняя слушателей своему хотению и тем, что он не сомневался»352. Он редко испытывал сомнения в собственной правоте, даже если потом видел и свои ошибки. Однако для признания ошибок требовалось время. Так, свою чрезмерную левизну в предреволюционный период Ленин признает только в 1921 году в записке, адресованной участникам III конгресса Коминтерна: «Когда я сам был эмигрантом (больше 15 лет), я несколько раз занимал слишком левую позицию (как я теперь вижу)»353.