Заславский покопался в ящиках стола, вытащил папку, куда были подколоты разные вырезки из газет. Фельетон был обведен черным.
«Пятилетний Вовка, крепко держась за мамину руку, возвращался из детского сада домой» хорошее начало. Просто фильм ужаса. Я посмотрел на Заславского он мне лишь покивал сочувствующе. Дальше больше. Бернес таранит пассажиров, выходящих из трамвая. Скрывается с места преступления. Погоня. Марка догоняет орудовец, пытается открыть дверь. Бернес обещает того задавить «Десять метров тащила «Волга» за собой инспектора, а потом, освободившись от него, снова пустилась наутек» Наконец машина останавливается. Но для чего? Правильно, в нее садится пассажирка (намек на Извицкую). Инспекторы вытаскивают Бернеса.
«Кинозвезда бушевал. Он требовал к себе уважительного отношения как к звезде первой величины. Марк Наумович претендовал на снисходительность в силу его особых заслуг перед советской кинематографией. Кроме того, он ссылался на свою пылкую любовь к автомобилизму. К кому же, как не к нему, владевшему уже шестью различными машинами, работники ОРУДа должны питать особо нежные чувства?
Но нам думается, что для кино- и иных «звезд» ни на московских, ни на ленинградских, ни на одесских перекрестках нет нужды изобретать какие-то особые, персональные светофоры. И совершать прогулки за рулем машины, подвергая опасности жизни прохожих, не уважая наших порядков, непозволительно даже Марку Наумовичу Бернесу».
Я дочитал фельетон и уставился в окно. Это все надо было переварить.
После этой статьи, Заславский забрал у меня газету, Марка прекратили приглашать на концерты и снимать в кино. Изольда его бросила, Бернес перебивался озвучкой ролей.
Может быть, не стоило таранить пассажиров трамвая? осторожно поинтересовался я. Наезд Аджубея через газету выглядел отвратительно, но и Бернес тоже повел себя ужасно.
Мы опять помолчали.
Ты не передумал? наконец с некоторой обреченностью в голосе спросил Заславский. Сам Аджубей в разъездах, но его зам мне кое-что должен
Не передумал.
Хорошо, я позвоню, декан тяжело вздохнул. Какая вторая просьба?
Две пачки бумаги.
Заславский настороженно побарабанил пальцами по столу.
Зачем?
Идея одного романа в голову пришла.
Какой роман, Русин?! На дворе сессия.
У меня уже все зачеты сданы. Половина автоматом, я вытаскиваю зачетку из портфеля, подаю ее декану. Тот ее бегло просматривает.
Алексей, скажи мне, что ты не собрался писать что-то запрещенное или пограничное
Мы, пограничники, охраняем границу, но не переходим ее, я засмеялся.
Заславский тоже улыбнулся.
Как только черновик будет готов, декан наставил на меня указательный палец, тут же копию мне на стол. Тут же! Это понятно?
Предельно ясно.
Декан опять покопался в ящиках тумбочки, протянул две пачки сероватой бумаги. Я как величайшую драгоценность прижал их к груди и метнулся обратно в библиотеку.
АААА!
Громкий женский крик выдернул меня обратно в реальность. Рядом с моим столом стояла та самая молодая библиотекарша. Руки прижаты ко рту, глаза круглые, словно блюдца. Вокруг начинают собираться студенты. Подходит пожилая преподавательница. Кажется, русского языка.
Маша, в чем дело?
Я иду мимо, а он, библиотекарша тычет в меня пальцем, печатает, закрыв глаза.
Вот же засада! Запалили меня. А я ведь так удобно устроился. Дар позволял не только вспомнить любой день и минуту, но и остановить память в нужный момент.
Закрываю глаза. Проматываю пленку кинофильма «Моя жизнь» и останавливаюсь на 14 яая 1978 года.
На меня наваливается тяжелый аромат цветущей возле подъезда сирени. Во дворе сосед заполняет багажник «Москвича» многочисленными свертками. Сегодня воскресенье, и он едет на дачу. Из раскрытой двери балкона доносится мамин голос.
Я резко закидываю голову и вглядываюсь в голубое небо, которое перечеркивает белоснежный след от самолета. В слезящиеся глаза бьет яркое солнце, и я опускаю голову вниз. На коленях лежит раскрытая на первой странице книга Семенова «Майор Вихрь»
«Председатель имперского народного суда Фрейслер то и дело срывался на крик. Он просто не мог слушать показаний обвиняемого, перебивал его, стучал кулаком по столу и чувствовал, как от гнева холодеют ноги».
Фиксирую в сознании открытый лист книги и начинаю перепечатывать. Только каретку машинки успевай двигать.
Это специальный метод печати. Называется «слепой», я начинаю объяснять окружающим. Пальцы фиксируются на литерах, у каждого пальца есть «свои» буквы.
Ну так печатают многие машинистки, соглашается преподавательница.
Но они же смотрят на лист! удивляется библиотекарша.
Они-то смотрят, а вот я не могу одновременно разглядывать «скриншот» памяти и лист. Так что приходится закрывать глаза. Ошибок становится больше, но перепечатка спасает.
Тренируюсь, туманно отвечаю я. Народ пожимает плечами, расходится. А я разглядываю получившийся результат. Первая глава «Вихря» готова. Кроме названия книги я и псевдоним главного героя поменял. Капитан Шторм. На всякий пожарный.
Закончив работу, спешу на Арбат. Не могу ничего с собой поделать, хочу посмотреть на себя молодого. Переулками прохожу к нашему старому дому. Сажусь на лавочку возле детской площадки. Жду. Дети играют в песочнице, раскачиваются на качелях. Мужики за большим деревянным столом забивают «козла», попутно прихлебывая пиво из трехлитровой банки. Ругают Хрущева. Самая вежливая кличка «Турист». Никита и правда последнее время не вылезает из загранкомандировок. Все несет коммунизм арабам и прочим народам. Буквально вчера открывал Асуанскую плотину вместе с Насером. В кою плотину СССР закачал миллиарды. Это еще мужики не знают, что Хрущев даст президенту Египта Героя Советского Союза. Что вызовет гнев всех фронтовиков страны.