Мы вчетвером полчаса пролежали бок о бок. Было больно. Каждой из нас дали тонкую золотую цепочку на талию, теперь ее надо было носить не снимая. Старшие, задрав одежду, показали нам животы с цепочками.
Их освятили в воде седьмой из Семи рек, сказала Ада. Они надолго нас переживут.
Каждой также дали камешек, чтобы держать под языком. Они назывались талембе этану. Эту традицию мама одобряла, хотя ее смысл тоже был давно забыт. У нее был маленький гладкий оранжевый камешек. У каждой группы океке разные камни. Нам дали алмазы, о которых я раньше и не слышала. Похожие на гладкие овальные льдинки. Мой легко поместился под язык. Вынимать его надо было только за едой и на время сна. И поначалу следить, чтобы не проглотить его это считалось плохой приметой. Я подумала вскользь странно, что мама не проглотила свой камень, когда меня зачинали.
Потом ваш рот с ним подружится, сказала Нана Мудрая.
Мы вчетвером оделись, подложив в трусы марлю и обернув головы белыми покрывалами. Ушли вместе.
Мы молодцы, сказала Бинта по дороге.
Слова звучали слегка невнятно из-за опухшей прокушенной губы. Мы шли медленно каждый шаг отдавался болью.
Да. Никто не кричал, отозвалась Луйю. Я помрачнела. Я-то точно кричала. Мама сказала, что в ее группе пять из восьми девочек кричали.
Оньесонву так понравилось, что она уснула, сказала Дити с улыбкой.
Кажется, я кричала, сказала я, потирая лоб.
Нет, ты сразу вырубилась, сказала Дити, а потом
Дити, заткнись. Мы о таком не говорим! прошипела Луйю.
Мы помолчали и еще больше замедлили шаги. Рядом заухала сова, мимо нас проехал человек на верблюде.
Мы никому не скажем, правда? спросила Луйю, глядя на Бинту и Дити. Обе кивнули. Она повернулась ко мне с любопытством: Так что случилось?
Я никого из них не знала как следует. Но Дити точно любит сплетничать. Луйю тоже, хоть и притворяется, что нет. Бинта была тихая, но в ней я тоже сомневалась. Я им не доверяла.
Я как будто заснула, соврала я. А что что вы увидели?
Ты правда заснула, сказала Луйю.
Ты была как стеклянная, Дити широко раскрыла глаза. Я видела сквозь тебя.
Всего несколько секунд. Все опешили, но тебя не выпустили, сказала Бинта.
Она потрогала губу и сморщилась. Я плотнее закрыла лицо покрывалом.
Тебя кто-то проклял? спросила Луйю. Может, из-за того, что ты
Не знаю, быстро ответила я.
Выйдя на дорогу, мы разошлись, каждая в свою сторону. Проскользнуть домой оказалось довольно просто. Устраиваясь в постели, я не могла отделаться от ощущения, что за мной наблюдают.
Наутро, откинув одеяло, я увидела, что кровь просочилась сквозь марлю на постель. Месячные у меня начались год назад, так что это меня не очень беспокоило. Но от потери крови кружилась голова. Я завернулась в рапу и медленно прошла в кухню. Родители смеялись над какими-то Папиными словами.
С добрым утром, Оньесонву, сказал Папа, все еще хихикая.
Мамина улыбка погасла, как только она увидела мое лицо.
Что случилось? спросила она своим шепотом.
Все все хорошо, сказала я, двигаться не хотелось. Просто
Я чувствовала, что по ноге течет кровь. Нужно сменить повязку. И выпить ивового отвара от боли. «И что-нибудь от тошноты», подумала я, и меня тут же вырвало прямо на пол. Родители бросились ко мне и усадили в кресло. Кровь они увидели, когда я села. Мама молча вышла из комнаты. Папа рукой вытер мне губы. Мама вернулась с полотенцем.
Оньесонву, у тебя месячные? спросила она, вытирая мне ногу.
В верхней части бедра я удержала ее руку.
Нет, мам, я посмотрела ей в глаза. Это другое.
Папа помрачнел. Мама напряженно смотрела на меня. Я приготовилась к худшему. Мама медленно встала. Я не посмела увернуться от ее удара наотмашь по лицу, и мой алмаз чуть не вылетел изо рта.
Эй, эй, жена! вскричал Папа, хватая ее за руку. Стой! Ей же больно.
Зачем? спросила она меня, а затем повернулась к Папе, который все еще держал ее за руки, не давая снова ударить меня. Она это сделала ночью. Пошла и сделала обрезание.
Папа посмотрел на меня с ужасом, но еще в его взгляде было, как мне показалось, благоговение. Такой же взгляд у него был, когда он нашел меня в ветвях того дерева.
Мама, я сделала это ради тебя!
Она попыталась вырвать руки, чтобы снова дать пощечину, но не смогла освободиться и крикнула:
Не смей винить меня! Дура, идиотка!
Я не виню я почувствовала, что кровь сочится сильнее. Мама, Папа, я вас позорю, сказала я и заплакала. Мое существование это позор! Мама, я тебя мучаю с самого дня зачатия.
Нет, нет, сказала мама, яростно мотая головой. Я тебе не для этого рассказала. Видишь, Фадиль? Видишь, почему я ей не говорила?
Папа все еще держал ее за руки, но теперь он, кажется, сам за них держался.
Здесь каждой девочке это делают, сказала я. Папа, ты кузнец, тебя все любят. Мама, ты его жена. Вас обоих уважают. А я эву, я помолчала. Если этого не сделать, было бы еще больше позора.
Оньесонву! сказал Папа. Мне наплевать, что думают люди! Как же ты этого до сих пор не поняла? А? Надо было прийти к нам. Такое нельзя делать от неуверенности в себе!
Оньесонву! сказал Папа. Мне наплевать, что думают люди! Как же ты этого до сих пор не поняла? А? Надо было прийти к нам. Такое нельзя делать от неуверенности в себе!