В меня словно молнией ударяет, я даже не сразу понимаю, что происходит. Ожерелье-ошейник оживает, сползая в его ладонь покорной змеей, а в следующее мгновение элленари отбрасывает его на другой конец зала. Миг и краски перед глазами стираются, а потом снова вспыхивают, ослепительно-ярко. Я чувствую прикосновения пальцев к щеке так остро, как ничто и никогда.
От этого прикосновения кожа горит, полыхает, как его волосы, и весь мир сходится в его глазах. Опасный, темный взгляд вонзается в меня, вызывая одно желание: податься вперед, коснуться кончиками пальцев легкой щетины, губами губ. Все это так яростно, так горячо, что мне становится нечем дышать, особенно когда он, скользнув пальцами по моей щеке в небрежной ласке, убирает руку.
Кажется, с моих губ срывается стон не то отчаяния, не то разочарования, и я тянусь за продолжением этого прикосновения, когда слышу:
Вы больше никогда не поставите мои слова под сомнение в присутствии посторонних. Этот голос ввинчивается в сознание сквозь исступленную жажду прикосновений, до этой минуты неведомую. Пульсация на руке, на предплечье, в плече чувствуется как биение сердца. В противном случае я сниму с вас защиту и закончу то, что начал сегодня, на глазах у тех, в присутствии кого вы в следующий раз решите показать характер.
Последние его слова ударяют как пощечина, и наваждение рассеивается. Вместе с ним рассеивается жар в груди и боль от невозможности почувствовать его губы на своих. Осознание того, что мне только что довелось испытать, жаром плещет на щеки, заставляя сжимать кулаки.
Надеюсь, мы с вами друг друга поняли, леди Лавиния. А теперь, если пожелаете, разумеется, принесите защиту. Я вам ее верну.
Я маг жизни, я не умею ненавидеть, но сейчас понимаю, что рядом с ним могу научиться.
Что ж, говорю я, если ваш удел брать женщин под властью чар на глазах у всех, то я ничего не могу с этим поделать.
После чего возвращаюсь на стул без его помощи, даже не взглянув в сторону проклятого ошейника. Меня трясет не то от пережитого, не то от осознания, что я целиком и полностью в его власти, тем не менее внешне я остаюсь спокойна. Расстилаю салфетку на коленях и дожидаюсь, пока он займет свое место.
Вы так и не сказали, чем из того, что здесь есть, я не смогу отравиться, говорю я и спокойно встречаю взгляд, полный беспросветной тьмы.
Для людей в Аурихэйме губительны лишь плоды грига. Это яд, который убивает мгновенно.
А для элленари? Есть здесь какой-нибудь смертельный яд для элленари?
Вы нарочно испытываете мое терпение, леди Лавиния?
Испытываю? Это я даже еще и не начинала. Поэтому сейчас с милой улыбкой произношу:
Ну что вы, ваше аэльвэрство. Мне просто нужно знать, чем я могу защищаться в случае чего.
Вы здесь под моей защитой, почти рычит он. Никто не посмеет причинить вам вред.
Да? Я все-таки рискую и кладу себе странное по виду блюдо, чем-то отдаленно напоминающее овощное рагу под соусом. Это вы сейчас о тех, на глазах кого собирались учить меня уму-разуму, задрав мне юбки?
Матушка упала бы в обморок от подобного заявления, у Золтера лишь раздуваются ноздри. Меня окатывает его яростью, как ледяной водой с неба ближе к концу осени, я опускаю глаза и пробую кусочек. По вкусу чем-то напоминает смесь картошки с горохом, разве что более твердое и волокнистое. Понимая, что говорить со мной сейчас себе дороже, его аэльвэрство предпочитает есть молча, и я целиком и полностью поддерживаю его решение.
Так проходит наш первый совместный завтрак.
Когда он наконец поднимается, чтобы отодвинуть мне стул, я интересуюсь:
Со мной была девушка. Где она?
Я отчетливо помню слова Льера: «Ты пойдешь с нами, девочка?» и ответ девушки: «Да», но несмотря на это сейчас надеюсь услышать, что она осталась в Мортенхэйме и что последнее мне показалось под воздействием морока элленари.
Она в целительском корпусе.
В целительском?! Что с ней?
Золтер смотрит на меня сверху вниз и коротко произносит:
Не перенесла перехода.
7
Целительское крыло отличалось от нецелительского только тем, что в нем было еще холоднее. По крайней мере, мне так показалось, пока мы на пару с его альвэрхамством шли по коридорам, а все снова стелились по стенам, я сто раз успела пожалеть, что на мне нет шали. Никогда в жизни не жаловалась на холод, даже в стенах Мортенхэйма, многовековых, каменных, поглощающих тепло, а здесь мерзла от кончиков пальцев ног до макушки. Впрочем, возможно, все дело было в магии смерти, пронизывающей это место, или правильнее будет сказать являющейся его сутью?
Почему ваши целители не могут ей помочь? спросила я.
Потому что помогать ей в Аурихэйме бесполезно. Наш мир оказался для нее слишком тяжелым.
Почему ваши целители не могут ей помочь? спросила я.
Потому что помогать ей в Аурихэйме бесполезно. Наш мир оказался для нее слишком тяжелым.
И что, вы просто позволите ей умереть?! холодно спросила я.
Она ничего не значит.
Для вас ничего не значит! Она живой человек.
Пока что живой.
Это не обсуждается.
У-у-урод.
Я сжала кулаки, мысленно сосчитала до трех и так же мысленно макнула Золтера в его тьму. Раз, другой, третий. Не знаю, что чувствует элленари, которого макнули физиономией в глубинный тлен, но надеюсь, что ничего хорошего.