Вопрос в том, насколько это правда.
Аэльвэйн Лавиния совершенно здорова. Сообщи повелителю.
Голос Хьерга выдернул меня из мира легенд, которые я быстро перебирала в уме, и в эту же минуту я осознала, что ничего не почувствовала во время осмотра. Не то что прикосновения, даже на уровне магии.
Как вы это делаете? спросила я, усаживаясь на кровати.
Эйзер уже вышла, но, как ни странно, я не чувствовала ни малейшей неловкости, хотя леди не полагается оставаться наедине с мужчиной, тем более когда на ней только легкий пеньюар поверх ночной сорочки.
Что именно?
Осмотр. Я ничего не почувствовала.
Не зря же я магистр исцеления. Хьерг снова улыбнулся уголками губ и направился к двери.
Как себя чувствует Льер?
Слова сорвались с губ, подействовав на элленари как магическая преграда. Он остановился слишком резко и столь же резко обернулся.
Осторожнее с подобными вопросами, леди Лавиния, предупредил он. Это может плохо кончиться и для него, и для вас.
Да, кажется, я прекрасно понимала, о чем он говорит, но прежде, чем меня посетило желание откусить себе язык, Хьерг произнес:
Я вас не выдам, но на будущее: для вас он Ангсимильер Орстрен, главнокомандующий его аэльвэрства повелителя Аурихэйма.
Его зверства, я бы сказала.
Спасибо, Хьерг, поблагодарила искренне.
Хорошо.
Его зверства, я бы сказала.
Спасибо, Хьерг, поблагодарила искренне.
Хорошо.
В ответ на мой незаданный, а если быть точнее, недозаданный вопрос элленари произнес:
Тот, о ком вы спрашивали. Сейчас с ним все хорошо.
Я не успела спросить про Амалию, элленари вышел, плотно притворив за собой дверь. Впрочем, я недолго оставалась одна, вернулась Эйзер и сообщила:
Аэльвэйн Лавиния, повелитель желает разделить с вами завтрак.
Завтрак со мной пожелали разделить в зале, который превосходил даже нашу столовую в Мортенхэйме. Длинный стол на более чем двадцать персон врастал мраморными ножками в пол, и веяло от него холодом. Впрочем, чем еще может веять от стола, когда за ним сидит его аэльвэрство.
Себе он не изменяет, весь в черном, спасает этот наряд только серебристая окантовка. Пожалуй, еще цвет волос элленари, на который больно смотреть, но, принимая во внимание то, что мне на него смотреть не очень-то хочется, сойдет. Он поднимается из-за стола, чтобы подать мне руку, до которой мне не хочется дотрагиваться. Мне вообще не хочется к нему прикасаться, но кто бы меня спрашивал, правда? Ни один уважающий себя мужчина в Энгерии не возьмет женщину за руку, пока она не позволит, этот же сжимает мои пальцы, и в грудь ударяет тягучий, зыбкий жар.
Отнять руку не представляется возможным, поэтому приходится делать вид, что мне все равно. Все равно получается как-то странно, я бы сказала, даже чересчур, потому что чем сильнее я пытаюсь избавиться от этого чувства, тем ярче полыхает в груди.
Это знак моей принадлежности, сообщают мне тем же ровным тоном, которым вчера сообщили, что мы идем смотреть на пытки. После обручения станет проще.
Я вам не принадлежу. С трудом справляюсь с охватившими меня чувствами. Никакого обручения не будет.
Разумеется, будет. В ночь схождения луны и солнца, под Аркой Благоденствия.
Разумеется.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю, когда мне отодвигают стул рядом с ним.
В моем мире я не должна сидеть рядом с вами.
Вы в моем мире, леди Лавиния.
Ах так? Хорошо.
Устроившись на стуле, хочу расправить платье, но пальцы хватают пустоту: забыла, что здесь нет кринолинов. Здесь нет ни белья, ни нижних сорочек, поэтому я чувствую себя почти раздетой, особенно под его взглядом, которым он, не стесняясь, меня обводит. Мы сидим так непростительно близко, что при желании он может коснуться моих пальцев, поэтому я убираю руки и складываю их на коленях. Еще один минус Аурихэйма здесь никто не носит перчаток, и каждое прикосновение как беспардонная близость. К счастью, тарелки здесь самые обычные и приборы тоже. А вот блюда
Что из этого можно есть, чтобы не отравиться?
Взгляд Золтера темнеет.
За моим столом вы не будете отравлены, леди Лавиния.
Правда? У меня в этом серьезные сомнения.
Его глаза темнеют еще сильнее, и вместе с ними темнеет узор на лице, из насыщенного темно-зеленого становясь почти черным.
Позвольте спросить почему.
Начнем с того, что меня притащили сюда помимо моей воли.
Мои слова провоцируют такую тишину, что у меня начинает звенеть в ушах. Если до этого слышались едва различимые шаги прислуги, сейчас от них остаются одни воспоминания, так же как от звука расставляемых на столе блюд. У меня такое чувство, что время снова застыло, но на этот раз по моей воле.
Продолжим тем, что вы ничего не желаете слышать о моем возвращении домой и о моих желаниях в принципе. Хотя бы потому, что вчера вы заставили меня смотреть на то, что я считаю жестоким и бесчеловечным. А после нацепили на меня ошейник под предлогом подарка.
Выйдите.
Его голос звучит тихо, но проносится как раскаты грозового эха. Теперь я слышу не только шелест и шорохи, но, кажется, даже шуршание крыльев. Хотя последнему вроде бы неоткуда здесь взяться, но я все-таки невольно оглядываюсь, чтобы увидеть легкую рябь, скользнувшую по стене под ожившей картиной, в которой краски сменяются на пепел и тлен. От неожиданности замираю, а в себя прихожу от жесткого прикосновения пальцев к подбородку.