Моне поставила на запачканную смолой поверхность садовый стул, ящик для ног и позаимствованную со стоящей внизу, в гостиной, мебели подушку из золотистого бархата. На низкой перегородке валялся игрушечный бинокль, упаковки от снеков и несколько грязных зеленых стаканов из столовой. Она проводила здесь много времени. На крыше под перегородкой стояла миска с кошачьей едой: сухим кормом.
Для меня стула не оказалось, поэтому мы стояли в ее укрытии и выглядывали наружу. На крышах больше не было никого, и на мгновение мне показалось, будто мы забрели в какую-то заброшенную часть Нью-Йорка и весь город принадлежал только нам.
Ты это хотела мне показать? наконец спросила я. Если мы планировали сбежать отсюда, мне стало интересно, прилетит ли для этого вертолет с ее давно исчезнувшей мамой-шпионом за штурвалом и вскинем ли мы руки в хлещущий воздух в знак приветствия. Расскажет ли она мне, что придется пройти по веревке, натянутой между зданиями, или спуститься по садовой стене, используя горное снаряжение и осторожно пробираясь мимо широких окон мисс Баллантайн.
Я надеялась, была открыта для всего, но она пока ничего не рассказала.
Да, только и ответила она. Все всегда спрашивают, куда я хожу по ночам. А куда еще? Ты знаешь, что происходит после комендантского часа.
Я знала и не знала. Возвращение в дом стало в моей памяти белым пятном. Я находилась на обочине у будки с телефоном, а потом оказалась по нашу сторону ворот. Далее замок закрылся, цепь повешена, и путь обратно отрезан.
Но что насчет моей первой ночи? Куда ты отправилась?
Пыталась остаться снаружи, сказала она. Но не смогла пройти сад.
Меня накрыло теплым чувством: она чем-то со мной поделилась. Рассказала настоящий секрет.
Я просто подумала, ты должна услышать это перед моим уходом, сказала она.
Перед моим уходом. Разве она не призналась только что, что из «Кэтрин Хаус» уйти невозможно?
Она отошла от меня и села на садовый стул, лицом к густонаселенным кварталам центра города, где той ночью среди остальных высоких башен сверкал белым Эмпайр-стейт-билдинг. За ее спиной торчала печная труба, Моне могла облокотиться на нее стулом и не упасть. Шпили и менее романтичные предметы, такие как водяные цистерны, выпуклые узлы электрических проводов, свисающих с окружающих крыш, растворялись в плохом освещении.
Она как будто чего-то ждала но чего? Меня?
Она как будто чего-то ждала но чего? Меня?
Ночью ее глаза могли быть любого оттенка слишком темно, чтобы сказать точно. Она пришла без парика, незачем маскироваться ночью. Возможно, моя мама находилась на этой самой крыше, когда произошел несчастный случай, и после этого так и не вернулась. Она никогда не обсуждала произошедшее со мной. И тогда я поняла. Это снова происходило.
Почти полночь, сказала она. Тогда я и должна это сделать. Не смотри на меня так. Я сделаю это.
Она направлялась к дальнему краю здания. Именно там мы видели голубое свечение, которое приняли за Кэтрин де Барра. Она с такой решимостью ступала к нему. У меня подкосились колени, желудок свело.
Но начала я.
Она повернулась и перебила меня.
Комендантский час ложь, заявила она.
Я вспомнила легенду о Кэтрин. Как ее проглотил воздух. Как ее забрала ночь. Но ее не приняла твердая земля. Не встретил тротуар. Ночь так и не отпустила ее тело, словно хотела полностью властвовать над ней. Именно такую историю рассказала мне Моне в мое первое утро в этом доме.
Я покачала головой.
Я это сделаю, сказала она. Идем.
Прозвучало, как обещание. Она наклонилась, чтобы посмотреть вниз, но я не смогла подойти к ней. Перила отсутствовали лишь узкий выступ. Там, куда она хотела шагнуть, была черная пустота.
Она поднесла руку к глазам и посмотрела вниз. Он все еще был на ней. Конечно, отыскав его в моем тайнике, она так и не сняла его.
Опал устроился на ее пальце. Тусклому освещению на крыше нравилась его глубокая темнота, но теперь я видела кружащие внутри цвета. Красный и золотой, голубой и зеленый все блуждали внутри черного камня, двигались быстрее, чем прежде. Опал ожил. Стал теплым и вспыхнул. Он показал вселенную над нами и вокруг, галактику из бесчисленных недосягаемых звезд. Он хотел, чтобы она это сделала; твердил, что пора.
Она улыбалась, но очень грустно. Это жалость отразилась на ее лице?
Темнота скрывала выражение ее лица.
Что первое ты помнишь о городе? спросила она. Отвечай быстро. Не задумывайся. Твой первый день, когда ты сюда приехала.
Я хотела сказать, что встреча с ней на перекрестке двух улиц с одинаковыми названиями. Но выбрала кое-что другое и притворилась, что это первым пришло мне в голову.
Поезд, ответила я. Едущий по туннелям.
Центральный вокзал? спросила она. Я тоже это помню.
Я не ожидала такого. Всегда представляла себе, что она приехала издалека прибыла на самолете, спикировавшем с неба, подъехала к дому на быстром такси или блестящем черном внедорожнике и выставила с заднего сиденья длинные ноги. Способы добраться сюда могли быть и мистическими, туманными по своему происхождению, не имеющими объяснения например, просто появиться, как яркое пятно в ночном небе. Но она приехала на пригородном поезде. Как и я.