Ну, пиздец, сказал Иван, глядя вслед другу.
Катя посмотрела на его растерянное лицо и вдруг начала хохотать.
Он вышел из медчасти, забрав только сумку и автомат. От брезента ощутимо воняло жженой резиной. Иван поморщился. Сейчас бы почистить оружие и спать. В глазах резь, словно сыпанули песка. Тяжесть в голове чугунная и звенящая, как крышка канализационного люка.
Впрочем, осталось одно дело.
Пашка! Иван осекся. Рядом с палаткой уже никого не было.
в некотором роде это ответ на знаменитое высказывание Достоевского: «широк человек, слишком даже широк, я бы сузил».
Иван остановился, услышав знакомый голос.
Возле искусственной елки, увешанной самодельными игрушками и даже парой настоящих стеклянных шаров, сидела компания полуночников. Гирлянду на елке никогда не выключали цветные диоды энергии ели минимум, а света для ночной смены вполне хватало. Вот что получается. Мы сузили свой мир, говорил пожилой грузный человек с черной растрепанной бородой. До этого жалкого метро, до живых пока еще! станций. А ведь это конец, дорогие мои. Так называемые диггеры или сталкеры самая опасная профессия
После электрика, подсказали из темноты.
Совершенно верно, сказал Водяник. После электрика.
У профессора бессонница, поэтому Иван не удивился, застав его здесь у елки было что-то вроде клуба. И надо бы спать, а душа неспокойна. Один выпивает, другой ходит к елке, песни поет и байки слушает. Впрочем, пообщаться с Водяником в любом случае стоило. Ходила шутка, что, столкнувшись с профессором по пути в туалет, можно ненароком получить среднее техническое образование.
А еще говорили, что анекдот, рассказанный Водяником, тянет на небольшую атомную войну. По разрушительным и необратимым последствиям.
Профессор не умел шутить, хотя почему-то очень любил это делать.
А как же Саддам, Григорий Михайлович? спросил кто-то. Про Саддама Великого Иван слышал. Про него все слышали.
Когда случилась Катастрофа и гермозатворы закрылись, люди впали в оцепенение. Как кролики в лучах фар. А потом кролики начали паниковать выяснилось, что отпереть гермозатворы нельзя, автоматика выставлена на определенный срок. Тридцать дней. То есть Большой Пиздец все-таки настал. Радиации на поверхности столько, что можно жарить курицу-гриль, прогуливаясь с ней подмышкой.
Тут людей и накрыло.
Дядя Евпат рассказывал, что прямо у него на глазах один большой начальник тот сидел в плаще и шляпе, держа в руках дорогой портфель из коричневой кожи достал из этого самого портфеля пистолет, сунул в рот и нажал на спуск. Кровь, мозги в разные стороны. А люди сидят плотно, народу набилось, не сдвинуться. Всех вокруг забрызгало. И люди начали смеяться, говорил дядя Евпат. Я такого жуткого смеха в жизни не слышал. Представь, сидит мужик без половины башки, даже упасть ему некуда, а они ржут. Истерика. Вот такая комедия положений
Я много смертей повидал, но эту запомнил почему-то. Помню, он спокойный был. Не нервничал, не дергался, только на часы смотрел. Как автомат. Посмотрит на часы, потом туда, где «герма» и дальше сидит. Я вот все думаю чего он ждал-то? Что это окажется учебная тревога?
Если так, он был не единственный. Евпат вздохнул. Я тоже надеялся, что это учебная тревога.
Когда прошли тридцать дней, начались депрессия и паника. Так бывает, когда пациенту объявляют смертельный диагноз, и начинается по списку: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие неизбежного конца. Вручную открыли аварийный выход, отправили наверх двух добровольцев. Они не вернулись. Отправили пятерых. Один вернулся, истекая кровью, и доложил: наверху ад. Счетчики зашкаливают. И помер. Поднесли к его телу дозиметр тот орет как резаный.
хаос начался. И в этот момент появился Саддам, сказал Водяник. Великим его в метро прозвали, а до Катастрофы он был то ли сантехником, то ли прорабом на стройке то ли вообще капитаном запаса история о том умалчивает. Несомненно другое: бывший капитан быстро взял в свои руки метро и крепко взял, не шелохнешься. Когда он приказал вновь закрыть «гермы», приказ был выполнен
Ба-даммм. Ноги подогнулись.
Иван понял, что если не пойдет к себе, то заснет прямо здесь, на голом полу.
В «Монополию» играть будешь? услышал Иван за стеной палатки громкий шепот. Чур, я выбираю!
Тихо вы, придурки. Фонарь у кого?
В большой палатке для подростков ночь явно была нескучная. Им вроде положено спать без задних ног? Иван покачал головой. «Самый здоровый и крепкий сон у меня был как раз в этом возрасте. А еще я мог двое-трое суток подряд не спать. И быть в форме».
Попробуй сейчас такое. Иван пошел было к южному торцу станции, но вдруг услышал:
Стоять, гад! Пароль!
Мгновенная оторопь. Иван резко повернулся, вскинул автомат
Спокойно, сказал Пашка, нагло улыбаясь. Свои.
Бух, сердце. Бух.
Пашка! Иван опустил «калаш», выпрямился. От прилива адреналина заболело в груди. Блять.
Ну и видок у тебя. Пашка сидел на полу. Бочонок с пивом стоял рядом хороший, кстати, бочонок, примечательный. Белый, глиняный, литров на пять. С вылинявшей наклейкой, но еще можно разобрать надпись и рисунок. «Кëльш», прочитал Иван. И где Пашка его раздобыл? Двадцать лет выдержки для вина и то много, а для пива так вообще.