Это, кстати, была чистая правда.
А я-то думал, что мы двигались кратчайшим путем удивился Эртургул. После чего взглядом, жестом, выражением лица дал понять: путь этот нам теперь хорошо знаком, оставайся, мои джигиты проведут христиан к магистру Анно, передадут твое послание для него и обратно вернутся с посланием для тебя.
Дальше они так и говорили: какие-то слова в полный голос, остальное выражения лиц, жесты, взгляды, беззвучное шевеление губ, в крайнем случае, когда иначе не разобраться, почти беззвучный шепот.
«Твой сын не хотел, чтобы мы вообще въехали в Сёгют, сказал-показал Лютгер. Еще когда думал, что нас несколько копий. И уж тем паче он не захочет видеть там меня одного».
Последнее он продемонстрировал очень просто: знаком петли, затягивающейся вокруг шеи. Не будь почетным гостем, показал бы еще проще, режущим движением поперек горла; но у магометан почему-то удавка считается более почетным орудием смерти, чем клинок.
Угадать, что Осман не желает впускать чужаков в бейлик, было несложно. Именно поэтому младший соправитель взял с собой тех христиан, что жаждали уйти. Он знал, о чем его отец намеревался договориться с тевтонцами, и потому сделал так, чтобы те смогли забрать этих людей за границей туранских владений.
Иначе не стал бы усиливать свое воинство этими десятками. Потому что на самом деле ослабил. Тридцать девять их было перед битвой, осталось двадцать семь просто позор столь малые потери понести в таком бою, который, в общем-то, должен был стать смертельным, никто ведь не рассчитывал на появление Эртургула с орденскими братьями в подмогу
Не прирожденные воины они, те, кто готов возвращаться в христианские земли. Ну, и оружие с конями у них, разумеется, было поплоше, чем у джигитов. Это как раз правильно: чего ради правитель должен их снабжать лучшим из своих-то запасов!
Однако в бой все же вступили, не попытались уйти, спасая себя. Впрочем, уходить-то некуда было.
«Тебя-то он как раз примет, ответил Эртургул. Это ваш отряд он к нам в город вводить остерегался. Мало ли»
И это понятно тоже. Соправитель думает о своем будущем, а отец видит это будущее несколько иначе. При этом хотя старый бейлербей и назначил сына соправителем, в ключевых решениях он оставляет за собой главное слово может Осману приказать, и этот приказ будет выполнен, но Но старик воистину думает о будущем. Потому такими приказами постарается не злоупотреблять.
«Да зачем я тебе нужен?» удивился Лютгер.
«Ты мне, вы нам Да и мы вам нужны. Оставайся».
«Мы вам». Ну да, брат Анно как-то обмолвился, что надо уже присматривать новые земли: в Акре не удержаться. Это, конечно, было сказано лишь для орденской верхушки, однако не так уж много в Ордене братьев-рыцарей, чтобы такие мысли долго оставались в тайне.
Однако если и придется уходить то не под крыло к магометанскому владыке же! Который вдобавок отнюдь не полновластный султан. А впрочем, хоть бы и так
«Усыновить ты меня, что ли, хочешь, бейлербей? Лютгер не сдержал улыбку. Только имей в виду: я орденский брат и приносил все обеты. Потомков династии от меня не жди».
«Осман мой сын! взгляд и лицо Эртургула отвердевает, как мог бы отвердеть голос. Он будет править после меня. И он будет хорошим правителем. Он и сейчас уже неплох, несмотря на молодость».
Рыцарь безмолвно прижал ладонь к сердцу, принося извинения. Улыбку на сей раз скрыть удалось. «Молодой» Осман годился ему в отцы.
Рыцарь безмолвно прижал ладонь к сердцу, принося извинения. Улыбку на сей раз скрыть удалось. «Молодой» Осман годился ему в отцы.
Но, знаешь, он по сей день таким, как эти твои, бейлербей вдруг заговорил вслух, хотя и негромко; фразу насчет «этих твоих» он сопроводил волнообразным движением руки, указывая куда-то наружу, и Лютгер понял: речь идет о христианах, которых ему предстоит вести, говорит «сиррах!» [34].
А сам ты считаешь, что к ним надо обращаться иначе? тоже вслух уточнил Лютгер.
Если мы все пребудем теми же, кем есть сейчас, то пусть все остается по-прежнему, пожал плечами старик. Но пришло время меняться. И от нас зависит, в какую сторону измениться. Редко выпадает такая возможность людям, почти никогда народам Оставайся, друг мой альп. И пусть эти двадцать семь тоже останутся. Твой магистр, уверен, одобрит такой выбор. А когда он сам пришлет сюда, по проторенному тобой пути, своих людей, когда мы вместе построим крепости и разместим в них совместные гарнизоны против общего врага это уже, наверно, в пору единоличного правления Османа случится Тогда и вовсе не возникнет нужды кому-то уходить. А славных воителей будут называть «альп» без оглядки на род или веру.
«Еще лет двадцать бы вот так продержаться. Чтобы вы с Османом мне были на этом пути опорой. А потом уже ты будешь опорой ему», Эртургул вернулся к их прежней, почти беззвучной речи.
«Двадцать лет?» Лютгер покачал головой.
«Ладно, пятнадцать, усмехнулся старик. Я не жаден. Мне для себя вообще ничего не надо. Но вот тот новый мир, который нужно взрастить, как ребенка от младенчества до отрочества (Он показал рукой рост Лютгеру где-то по плечо. Немного подумав, поднял ладонь выше, до уровня уха.) Чтобы он вырос совсем иным, не таким, как все окрест и те, кто были до него»