Дамы уселись на скамьи, устланные овечьими шкурами, в раз и навсегда установленном порядке, и стали разбирать прялки; капитан с Лютгером заняли ту же нишу, где они беседовали при первой встрече, и наконец эн Альберик напомнил:
И когда же мы услышим дивное пение?
Имейте терпение, брат мой, осадила его эна Гауда. Пока не запоют веретена, пряхи молчат!
Лютгер не сразу осознал, что песня уже началась так тихи были первые слова.
Яблони в саду моем цветут-отцветают,
Созреют ли яблоки, кто мне скажет? начала Гауда.
От зари до зари сижу над пряжей,
Жду того, в ком души не чаю, вывела Лоба голосом низким и мягким.
Кружи, веретенце,
Тянись нитка, не рвись! подхватили остальные удивительно слаженным хором.
«Дочь моя молчит и молчит,
Слезы на пряжу, печальная, льет.
Уж не больна ли?» мать говорит.
«Нет, я здорова, да долог поход,
Жду я и жду. Когда ж он придет?»
Кружи, веретенце,
Тянись нитка, не рвись!
«Ах, не плачь, дорогое дитя,
Жениха я тебе найду,
Прекрасного графа сыщем,
Барона к тебе приведу!»
«Отцвели яблони, да завязи нет.
На барона, на графа не хочу и глядеть.
Коль Пейре, друг милый, в битве полег,
Не пущу другого на свой порог.
Лучше рядом с Пейре в земле лежать.
Пусть нитка порвется, кудель сомнется,
Об одном прошу тебя, милая мать:
Пусть на могиле роза цветет,
Пусть люди поймут, что любовь не умрет» [28].
Лютгер разобрал не все слова, но достаточно, чтобы понять: нет в этой песне ничего непристойного, ничего, кроме тоски по несбывшимся мечтам да жалоб на жестокость бытия. Разве не пели о том же самом женщины у него на родине? Разве не повсюду в христианском мире женщины платили и платят одиночеством, крушением надежд за стремление мужчин совершать подвиги во имя веры и ради славы? Хотя кто-нибудь вроде Жоффруа дАбли мог бы и усмотреть тут отклонения от незыблемых устоев веры
Представив себе черно-белого монаха, входящего в горницу, Лютгер невольно содрогнулся; ему почудилось, будто угли в жаровне подернулись пеплом, а струи дождя за окном превратились в ледяные иглы.
Вижу, вы взгрустнули, заметила зоркая эна Лоба. Такие песни, длинные и печальные, хороши для зимних дней, но сегодня, хоть и дождливо, а до зимы далеко. И у нас есть в запасе песенки повеселее!
На этот раз пели старшие вдвоем, девушки только подхватывали рефрен, а нянька, служанка и мальчик в углу отбивали ритм, хлопая в ладоши.
Дни, мелькая, мчатся мимо,
Минуют месяцы, года,
Лишь любовь неодолима
Овладела навсегда!
Эйя, эйя! В сердце весна!
И не в силах я расстаться
С ней, покуда не умру:
Без зерна зачем качаться
Будет колос на ветру?
Эйя, эйя! В сердце весна!
Как страданье ни глубоко,
Как блаженство ни далеко,
Жду любви и буду ждать! [29]
То ли от вина, то ли от обилия непривычных мыслей голова у Лютгера начала покруживаться. Тихое жужжание веретен, мелькание нитей, мерное колыхание складок разноцветных платьев, аромат трав все это волшебно преображало суровую простоту старого донжона (кем он построен, когда?), и лишь гербовые щиты, вновь укрепленные на стене после турнира, напоминали о неизбежности войн и воинской доблести. Щиты и удержали Лютгера от того, чтобы напрочь забыть, зачем он сюда послан и в чем его долг.
Вот оно то, что насторожило его вчера! «Фонт» на местном наречии колодец, источник. Почему же тогда на гербе капитана не три колодца, а три ключа? Ключом к какой тайне служит это несоответствие? Что скрывает за ним бравый служака?
Нельзя было просто встать и уйти, не оскорбив хозяев, тем более что дамы примолкли и выжидательно поглядывали на гостя. Глубоко вздохнув, наш рыцарь встал, почтительно склонил голову и сказал, надеясь, что нашел верный тон:
Добрые госпожи, ваши песни благозвучная услада для слуха и пища для размышлений, они воистину порождены сей прекрасной землей. Но и на моей родине люди мыслят и чувствуют, и у нас есть немало замечательных песнопевцев. И вот, сидя в вашем домашнем кругу, вспомнил я песню, которую слыхал в молодости, но только сейчас постиг, насколько она верна и правдива. Мастер Вальтер сложил ее на языке германском, вам непонятном, но красота напева поможет вам многое понять, а потом я поясню, о чем в ней речь.
Чудесно! Ждем с нетерпением!
Лютгер тут же обнаружил, что начисто забыл первую строку, но, посмотрев в окно, на размытый дождем силуэт гор, не без труда, но все-таки припомнил:
Одна мечта во мне жива,
В одной я чту и всех других:
Ах, мне бы встретить на пути
Ту, что прекрасна и мила!
Дальше он вывел уже увереннее:
«Кто беспорочен, кто правдив,
Тому и честь супругом быть
И господином надо мной.
И, сердце радостям открыв,
Я буду искренно любить,
Я буду верною женой,
А дому счастьем быть его!
Нет места для достоинств мужа
Надежней сердца моего».
Так радость я обрел в жене
На весь мой век. Покуда жив,
Я буду все делить с ней дружно.
Ее любовь опора мне.
Пришла, мне милость подарив,
И стала всем, что в жизни нужно! [30]
Он умолк, смущенный явным несовершенством своего исполнения, а ведь слушали его так внимательно! и поспешил объяснить:
В старину сложил эту песню прославленный стихотворец, рыцарь Вальтер, во славу наилучшего любовного союза супружеского. И мне показалось, что в вашем доме именно ее и следует спеть