Что-то не так? поинтересовался Аякс.
Могу я своими глазами увидеть тот мир, куда мы переправляем людей? Понимаешь, если бы я узнал его поближе, то организационная работа была бы еще эффективнее. И людей мы смогли бы спасти больше.
Мысль вполне здравая. Одна проблема в физике промежуточных пространств есть ограничения, известные как принцип Малкова Богера. Если коротко, открыть Окно можно лишь в одну сторону. Если кто-то попытается вернуться обратно, в момент Перехода его масса начнет уменьшаться, пока не устремится к нулю. Нет, я тебя силой держать не стану, ты можешь совершить Переход со всеми остальными, просто здесь и сейчас мне нужны твои навыки. Вот прямо очень нужны.
Значит, добровольно-принудительно остаюсь?
Аякс закивал.
Да, если бы ты захотел совершить Переход, я бы знал.
Ах, забыл, ты же в курсе моего будущего. Гелий раскрутил китайский нержавеющий термос, налил в крышку кофе и осторожно глотнул. Борт слегка завибрировал. Интересно, а человек, знающий свое будущее, он сильно меняется? Может, я получу заряд социального оптимизма, если ты мне расскажешь, в каком году я умру от старости. Как думаешь?
На твой вопрос трудно ответить
Почему? Говори, не стесняйся. После всех издевательств, которые выпали в детстве и в юности на мою рыжую голову, меня уже ничем не напугаешь.
Хорошо. С вероятностью в девяносто девять и девять десятых ты не умрешь.
Гелий от удивления едва не пролил на себя горячий кофе.
Это как?
Твое тело найдут в большой глыбе материкового льда с острова Колгуев. Ты практически полностью сохранишься, хотя и пролежишь в замороженном виде больше трех тысяч лет. Если быть точным три тысячи двести двенадцать лет и девять месяцев. Тебя оживят, ты станешь заниматься наукой, увлечешься поисками внеземных цивилизаций, потом физикой промежуточных пространств.
Звучит как-то страшновато А если я захочу изменить будущее и никогда больше не поеду на Колгуев?
Прости, но это вряд ли. Тебя найдут именно там. Аякс усмехнулся. А иначе не было бы меня
Максим Тихомиров
Под сенью кроны, в шорохе листвы
«Путешествие первым классом, вне всякого сомнения, имеет преимущества, и немалые, в раздражении думал статский советник Лавр Бенедиктович Козинцев, пробираясь сквозь мельтешение тел норт-петтерсбергского вокзального столпотворения. Но попробуй-ка сперва добраться туда, где преимущества вступают в силу!»
Толпу статский советник всей душой не любил со времен Шанхайского инцидента, сполна ощутив тогда на себе страшную разрушительность ее гнева, и теперь изо всех сил старался не отставать от служивого человека Прохора.
Служивый человек придан был Козинцеву Третьим Отделением год назад, сразу по возвращении из Поднебесной. Был Прохор обер-вахмистром от жандармерии, куда взят был с сохранением звания из регулярных сил после заключения мира в Верденах и упразднения летучих казацких отрядов по условиям контрибутивного договора. Официально Прохор состоял при Козинцеве в должности денщика, а помимо этого вел деликатное наблюдение за хозяином о чем с чисто армейской прямотой сообщил ему еще в день назначения.
Сейчас, подхвативши под мышки оба немаленьких сундука статского советника, Прохор косая сажень в плечах и немного больше в росте сухопутным левиафаном пер сквозь заполонившую перрон толпу, с легкостью прокладывая своему господину дорогу к сектору для пассажиров с билетами первого класса. Козинцев, куда более стройный и худощавый и увы! гораздо менее молодой, обремененный единственным саквояжем и перекинутой через руку шинелью с подполковничьим золотом погонов, двигался у Прохора в кильватере.
Над перроном стоял привычный гвалт скорого отправления. Во всех направлениях сновал разносословный люд с корзинами, тюками, узлами и прочей, более изящной кладью. Плащи с пелеринами, шинели, френчи и стильные пальто от столичных модисток бурлили в едином котле с пестрым тряпьем простого народа. Кудахтали куры; им вторил площадной бранью огромный попугай, восседавший на плече одетого с иголочки денди в высоком цилиндре. Чуфыркал маневровый локомотив, бегая туда-сюда по плетению путей сортировки. Скучающие городовые скользили ленивыми взглядами по морю лиц, выискивая среди них неблагонадежных и беглых каторжников. Носильщики, сверкая нумерными бляхами, резали толпу своим вечным «Па-абереги-ись!» и суетливо гремели тележками с багажом.
У края платформы поток пассажиров разделялся турникетами натрое; согласно классам билетов, они устремлялись к трем порталам в отделяющей перрон от путей стене. Основная масса отъезжающих, благоухая кирзой сапог и овчиной душегреек, блестя козырьками картузов и засаленными карманами «пинжаков», рекой лилась в посадочные врата третьего класса. Изможденные студенты в худых шинелях, сытые торговцы с выводками толстых детей, смазливыми франкскими гувернантками и угрюмыми толстыми женами, манекенщицы-инженю и сальные хлыщи, ужами вьющиеся вокруг них, составляли второй по классу билета человеческий поток. Пассажиры первого класса немолодые мужчины с пресыщенным выражением холеных лиц, в ладно скроенных лучшими портными сюртуках, при дорогих брегетах и обманчиво простых моноклях, сопровождаемые дорого одетыми спутницами вдвое их моложе, спокойным ручейком без суеты и давки проходили в оставшиеся ворота.