Лицо коммунальщика выглядело сонным и немного ошалелым, словно тот рухнул с висящего над печкой лаптя. Впрочем, недалеко от истины. Сверху поскрипывали двери антресоли. Я покачал головой: ведь предупреждал сам себя
А-а, сказал домовой.
Что «а-а»? спросил Лёха, доставая из кармана моток верёвки.
А-а-а.
Ты стонешь или пытаешься испугать? уточнил я.
Задумывалось второе, сказал домовой, продолжая сидеть на пятой точке. Чёрт, со сна всегда неубедительно выходит.
А какого подпечья ты спал?
Я не домовой, что ли? Уже и заснуть не могу? Пока вас из комнат выманишь, и помереть от скуки недолго.
Значит, засада, кивнул Лёха каким-то своим мыслям. Конец верёвки, на которой красовались шишки узлов, касался протёртого пакета.
Засада, признался домовой со вздохом.
Люблю неудачные засады, когда сам в них не сижу. Лёха поднял руку над головой. Значит, нам повезло, а тебе нет. Он дёрнул кистью, качнув верёвку в сторону коммунальщика. Домовой, домовой, поиграй, да отдай.
Тот сразу схватился за один из узлов. Волосатая ладошка сжалась, в глазах мелькнул страх, азарт и неспособность что-либо изменить. Верёвка поймана, ловушка захлопнулась.
Попался.
Гады, сказал напоследок домовой, что ж вы
Договорить он не успел. Не в этом мире. Лёха рванул на себя, и хулиган на конце верёвки вспыхнул, как солома, и исчез, как зуд. Сгинула и сама верёвка. Вынужденные потери: гранату два раза не взорвёшь.
Печёт, а-а, Лёха подул на ладонь. Всегда боюсь перепутать концы. Вот смеху будет, если когда-нибудь меня выкинет вместо коммунальщика.
Обсмеёшься, мрачно сказал я. Может, безопасней завести кошку или хранить пасхальные яйца?
Шутишь?
Шучу.
Давай. Лёха кивнул на кухню. Ты первый.
После вас.
Усту а, чтоб тебя!
Он повернул ручку и открыл дверь.
На кухне буянили два домовых: носились по стенам, сбрасывая с полок банки и коробки, словно больных старух с печей. На нас они не обратили ровным счётом никакого внимания.
Да их тут группировка! почти с восхищением произнёс Лёха. Три коммунальщика в одной квартире. Вот так редкость.
Помнишь, что он сказал? спросил я.
«А-а». А потом: «гады».
Да не домовой, а ты-из-прошлого.
Лёха почесал лоб. Домовые продолжали бесноваться, улюлюкать и сыпать на пол крупу.
Что-то про твою машину?
Да нет же. Он спросил, на «той ли мы хате с коммунальщиками», или как-то так. С коммунальщиками. Во множественном числе, понимаешь? Можно было сразу догадаться!
Ну уж извини. Проворонили. Пропала подсказка века.
Хватит ёрничать.
Хватит трепаться.
Но меня уже донимала иная мысль.
Как ты то есть он попал в сортир этой квартиры, если он из будущего? Мы что, тут поселились?
Может, он попал в прошлое из другого сортира, в другой квартире?
Это как?
А вот так. Временное наложение тебя не смущает, а пространственное, значит, да?
Ладно. Проехали.
От гонок по стенам у меня начало рябить в глазах.
Веник? спросил Лёха.
Я кивнул. Лёха расцвёл:
Люблю по старинке.
Лёха открыл дверцу, достал веник и ударим им по воздуху. Куда-то в эпицентр движения.
Кривоногий домовой отлетел к батарее, шерстяная шапка слезла на волосатое ухо.
Выметаю, выгоняю! завёл пластинку Лёха. Выметаю, выгоняю!
Второй домовой чёрный, лохматый замер на карнизе над окном и зашипел.
Лёх
Зашипел и тот, что в шапке, кривоногий, сбитый веником. Оба смотрели на меня.
Лёх снова позвал я. Слюна во рту загустела, руки похолодели.
Выметаю, выгоняю! Чего тебе? Не видишь, делом за
Они смотрели на меня. Почти одинаковые лица. Почти
Похоже, настоящая нечисть в этой хате наш заказчик.
Что?
Их лица.
Ну?
Я сорвался:
Да присмотрись ты к ним! Это же не просто копии человеческого лица! Это копии определённых эмоциональных состояний!
Лёха опустил веник.
Домовой в шапке смотрел на меня. Его лохматый «брат-близнец» пялился на Лёху.
Твою ж выдохнул Лёха. Похоть и ярость?
Похоть и ярость, подтвердил я.
Это было на лицах коммунальщиков. Не временная эмоция, а застывшая, константная. Вечный слепок.
У нашего нанимателя жёсткое растроение личности.
Как минимум, сказал я.
Как минимум «жёсткое»?
Как минимум «растроение».
И что делать? спросил Лёха.
Это должно быть нашей проблемой?
Не думаю. Это проблема людей.
Тогда заканчивать работу.
В открытом навесном шкафчике виднелась уходящая в темноту лестница.
Вы больше не сможете там прятаться, сказал я домовым, изуродованным человеческими пороками.
В ответ рык. Возможно, они даже не умели говорить. Как и потаённые личности нашего нанимателя. Темноте не нужны голоса, достаточно звука.
Лохматый бросился на меня и попытался укусить за лицо. Я схватил его за плечи и откинул назад. Он ударился головой о батарею, заскулил, обратил лицо к лестнице в полумраке шкафчика и прыгнул туда.
Шмяк!
Он словно врезался в невидимую преграду. Упал на линолеум.
Мы знаем о чёрных тайнах. Теперь их не спрячешь в темноте. Теперь в ней не спрятаться самому.
Лёха достал из кармана небольшую коробочку, открыл, взял мел и вывел на стене два слова.
«УБИЙЦА»
«НАСИЛЬНИК»
Домовые закричали.
Убивать словом не так просто как кажется, и не так комфортно, как могло бы.