Дмитрий Эдуардович опустился на колено рядом с мальчиком и приставил лезвие универсального ножа под бьющийся кадык. Над пульсирующей кровью раной. Провёл по коже обухом, перевернул режущей кромкой
Ты болен ты неизлечимо болен
Тёма открыл рот, между тонких губ надулся и лопнул алый пузырь.
Х-хш
Ты болен тщеславием ты болен нелюбовью ты болен взрослостью
Дмитрий Эдуардович закончил с шеей, вспорол футболку, раскинул её точно гибкий панцирь, примерился и принялся за дело.
Сердце было красным и горячим. Оно билось, билось, билось
Дмитрий Эдуардович положил его в прозрачный вакуумный контейнер, принёс домой и устроил на подставке-башне для цветов, на самом верху. Потом лёг на кровать, выудил из-под подушки пульт и погасил крохотную телевизионную панель, которую забыл выключить, в спешке собираясь к сыну. Реклама фаст-фэмили счастливый мальчик, сообщающий маме, что пришёл папа, провалилась в эфирную ночь.
Под потолком ритмично сокращалось сердце.
Его сына. Его семьи. Его опоры.
Стенки контейнера покрывала тёмная кровяная пыль.
Дмитрий Эдуардович положил руку на грудь. Робко улыбнулся, когда в пальцы проник сбивчивый пульс. Тук-тук-тук
Пока жива любовь в старом сердце отца, сил хватит на двоих.
На двоих
А затем пришла ночь, и пустые сны, и радость совместного утра, и чувство лёгкого голода, который он утолил сладким хворостом, малиновым вареньем и кружкой горячего чая.
Три дня до восхода
Первая бутылка коньяка ушла быстро.
«Между первой и второй», «за баб», «давай добьём и перерывчик сделаем» пустой сосуд отправился под кухонный стол.
Хороший коньяк, сказал Дон Командантэ, закуривая.
А-то! выдохнул никотиновое облако Чива-Рива. Французский, на травах.
И много?
Для тебя, целый ящик! Отпуск дело святое! Когда у нас в последний раз отпуска совпадали?
Никогда. Если только в сессию
То-то! Никогда. А учёбу ты сюда не приплетай. Тогда я коньячилу себе позволить не мог, столько, во всяком случае. Так что, Дон Командантэ, гулять так гулять.
Хватит меня так называть.
А «Чива-Рива» типа нормально?
Так у тебя с детства эта погремуха.
А у тебя с прошлой недели. Чива-Рива потушил сигарету, встал и подошёл к холодильнику. Причём здесь стаж? Да и не коси нравится ведь, а? Дон Командантэ! Практически Че Гевара!
Во тебя занесло, усмехнулся Дон Командантэ, принимая вторую бутылку французского коньяка. Так ты до Чебурека дойдёшь А на хрена в холодильнике?
А что?
Страдает, страдает у тебя культура распития коньячных изделий. На уровне познаний анатомии лица у Папы Карло. Надо рукой в бокале греть, медленно отпивать, наслаждаться.
Видел я, как ты наслаждался рюмка-лимон-рюмка-сыр что-то не жаловался тогда.
Я и сейчас не жалуюсь, примирительно сказал Дон Командантэ. Просто просвещаю. У тебя весь в холодильнике?
Не-а, Чива-Рива засунул руку в нутро «Аристона». Только три забросил.
Ещё один флакон тёмной жидкости последовал греться, правда, не в руки, а на подоконник, за которым уже подступала ночь.
Дон Командантэ включил радио и принялся искать эфирную волну, пока Чива-Рива подрезал сыр и салями в опустевшую тарелку. Наткнувшись на какую-то песню, он сделал тише так, для фона. В голове приятно шумело мелодия выпитого алкоголя.
Ну, давай, Командантэ, опуская «Дона», призвал Чива-Рива, поднимая налитую «с горочкой» пузатую рюмку. Бомби тост!
За темноту!
За ту, которая друг молодёжи?
Не-е, за темноту незнания, неведения. Которая позволяет наслаждаться непостижимой свободой, неосторожностью, неустрашимостью, веселостью жизни, чтобы искать цели и смысл, но не находить их! Прятаться в этой темноте от лап безумия или вселенской апатии, которые пришли бы вместе со светом абсолютного знания.
Это ты чё загнул?
Цитата из Ницше, сказал Дон Командантэ, смущённо улыбаясь. Ну и развил чуток.
Ты прекращай сборник афоризмов на ночь читать. С пойлом они странные реакции дают.
Это не из сборника, это «По ту сторону добра и зла».
Всё, хорош. Будем!
И они выпили, закусили, и снова выпили на этот раз за изобретателей палочек для ушей и одноразовых пакетов для мусора (тост Чивы).
Жаль, девки не смогли прийти, Чива-Рива вздохнул.
Точно, выразил солидарность с расстройством друга Дон Командантэ. Под коньячок бы
Оба рассмеялись.
В этот момент что-то произошло. С кухней, домом, Вселенной? С ними? Как будто пристёгнутое ремнями безопасности тело испытало перегрузку от торможения. Но не резкого, а растянутого во времени, едва ощутимого, но до какого-то предела нарастающего. Чива-Рива даже свалился с табуретки, открыв рот и ощупывая грудь скорей от неожиданности, чем от «возникшего эффекта». Дон Командантэ положил сигарету в пепельницу, глаза округлились. Он прислушивался к собственному телу, даже перестал дышать, пока так же неожиданно (с толчком, как ему показалось) давление исчезло.
Это что за начал Чива-Рива, но осёкся. Его взгляд застыл на окне.
Его друг повернул голову, медленно, словно нехотя. Всё, что он успел заметить периферией моргнувшую и пропавшую нить голубого света где-то далеко в небе.
Видел? спросил Чива-Рива.