Несколько мгновений он мечтательно разглядывал ее лицо, потом, словно спохватившись, сказал:
Да, чуть не забыл Цветы. Это для тебя.
И, склонившись в почтительном поклоне, он вручил ей букет.
Спасибо. Арлетта улыбнулась. О том, что́ означает этот букет, она спрашивать не стала, не желая знать ответ, поэтому еще несколько мгновений оба неловко молчали. Арлетта считала это он должен заговорить первым, но Гидеон не спешил объясниться. Наконец он сказал:
Куда ты сейчас?
Я иду домой, Гидеон, терпеливо объяснила она. Я устала и
И не спала три ночи, подхватил он. Да-да, конечно, я понимаю Могу я тебя проводить?
Арлетта улыбнулась.
Это было бы очень мило с твоей стороны. Идем.
Гидеон посмотрел на нее со смесью благоговения и радости.
Прекрасно! воскликнул он. Великолепно!
Даже самому последнему идиоту было бы ясно, что Гидеон влюблен, а Арлетта не была идиоткой. В течение последних нескольких недель, начиная с того вечера в «Лебеде», когда она увезла Годфри к себе, она держала художника на расстоянии. Арлетта намеренно не садилась рядом с ним в клубах и барах и только махала ему рукой в знак приветствия, если замечала его в зале.
«Бедный, бедный Гидеон! говорил в таких случаях Годфри. Я еще никогда не видел такого несчастного лица. Его сердце разбито на части».
«Бедный, бедный Гидеон! говорил в таких случаях Годфри. Я еще никогда не видел такого несчастного лица. Его сердце разбито на части».
Чтобы избежать порчи остальных жизненно важных органов художника, Арлетта прекратила с ним почти всякое общение, а теперь (и что это вдруг на нее нашло?) не только взяла у него цветы, но и разрешила проводить себя до дома. Если бы ее спросили почему она так поступает, Арлетта ответила бы, что не имеет ни малейшего представления. Возможно, что после отъезда Годфри ей было одиноко. Возможно, в глубине души ей немного не хватало Гидеона и его цветистых комплиментов. В конце концов, их дружба, выросшая в тишине студии, когда в продолжение долгих сеансов глаза художника вбирали, запоминали каждую черточку ее лица и фигуры, всегда была очень близкой, почти интимной.
И пока они шли по темнеющим улицам вечернего Лондона, пока шагали по отливающим сентябрьским золотом мостовым, Арлетта вспомнила, как приятно ей было когда-то общаться с ним, чувствовать его рядом, слушать его шутки и комплименты, знать, что он каждую секунду готов выкинуть что-то смешное и неожиданное. Она вспомнила, как встретилась с ним в первый раз в прошлое Рождество странная, высокая фигура в старомодном цилиндре, на котором шапкой лежал снег, дирижирующая хором молодых мужчин и женщин, во все горло распевающих рождественские гимны. Тогда ее поразил какой-то дикий огонь, горевший в его глазах; Гидеон выглядел как человек, готовый на любое безумство. Эта загадка не давала ей покоя, и однажды она, набравшись храбрости, спросила Гидеона, какая мысль или переживание заставили его вести себя столь эксцентрично. Она ожидала услышать какую-то романтическую, быть может, даже трагическую историю о потерянной любви, но в ответ он только рассмеялся и сказал, что причиной был абсент. По его словам, это было его первое и единственное знакомство с «зеленой феей», но и впоследствии Арлетте не раз казалось, что Гидеон вот-вот совершит нечто такое, на что ни один нормальный человек просто не способен. Художник, однако, все отрицал и даже признался, что после того, первого раза, его так долго и сильно тошнило, что он зарекся впредь даже прикасаться к этому коварному напитку. И все же Гидеон по-прежнему казался Арлетте натурой непредсказуемой, переменчивой, загадочной и буйной.
Мы давно не виделись, правда? сказала она сейчас.
Я хотел встретиться с тобой раньше, ответил он, но мне не хотелось мешать. В последние несколько недель ты, кажется, была очень занята.
Да, кивнула Арлетта. Я как будто побывала на другой планете. В другом мире.
Гидеон взглянул на нее с любопытством.
И как тебе понравился этот другой мир? спросил он.
Арлетта повернулась к нему, и глаза ее сияли.
Ах, Гидеон, это был восхитительный и прекрасный мир. Волшебный. Я Она хотела добавить еще что-то, но ее горло перехватило словно внезапным спазмом.
Гидеон резко остановился, преградив ей дорогу. Они как раз были на Аргил-стрит напротив лондонского «Палладиума»[33], у входа в который стояла небольшая очередь желающих попасть на модное представление, и Арлетта, не желая, чтобы посторонние видели ее слезы, позволила Гидеону обнять себя и даже спрятала лицо у него на плече.
Бедная, бедная Арлетта! проговорил он с сочувствием. Он увез с собой твое сердце, не так ли?..
Она кивнула, не отрывая лица от шершавой ткани его пальто.
Не выпуская ее из объятий, Гидеон развернулся и тронулся дальше в сторону Блумсбери.
Когда он возвращается?
Через месяц или около того.
Через месяц? Всего-то?.. Гидеон мягко рассмеялся. Месяц пролетит быстро, ты и не заметишь.
Арлетта, всхлипнув, затрясла головой.
Нет, сказала она. Не пролетит. Месяц это очень, очень долго!
Это всего четыре недели, твердо сказал он, глядя на нее с наигранной строгостью. Послушайте меня, мисс де ла Мер Я ваш друг, и я уж постараюсь, чтобы этот месяц пролетел как можно быстрее. Я найду способ развлечь ваш ум и согреть ваше озябшее сердце. И если вы только позволите, я готов сделать все, чтобы вы больше не плакали.