Карислава вздохнула.
Что даст внучку старшую взамен тебя, сама ответила Толкун-Баба. Стара я, еще один век мне не протянуть, деды зовут. Всякую ночь бабок моих, Истишу и Велечаду, во сне вижу, они меня путем-дорожкой провожают. Идти мне за ними скоро. А взамен меня кто здесь останется?
Да неужели нет никого у тебя здесь девять дочерей
Девы есть смышленые. Да сера утица не чета белой лебедушке. Яра старшая дочь старшей дочери старшего сына моего. Для службы нашей она еще пригоднее, чем ты, оттого я и отпустила тебя. Согласилась на промен. А вы и ее теперь назад просите. Не водится так. Оскудеет Навь и белый свет опустеет.
Ты хочешь оставить ее здесь на весь век? опешила Карислава.
Ну а кого же? Службу Нави кто справлять будет? Помело свое кому передам? Или все, пожил род Хотимиров, да и полно, незачем больше чадам нарождаться?
Но она же дева не вдова И она не священное дитя! Карислава заговорила смелее. Она не в Нави родилась. И должна в белом свете свой путь пройти. Женой стать, детей вырастить своих, а потом уж роду помогать
Но она же дева не вдова И она не священное дитя! Карислава заговорила смелее. Она не в Нави родилась. И должна в белом свете свой путь пройти. Женой стать, детей вырастить своих, а потом уж роду помогать
Она не священное дитя. Но пусть родит такое. Тогда отпущу ее.
Толкун-Баба сложила руки на коленях, будто замыкая разговор.
Кариславе немыслимо было спорить с Толкун-Бабой: она выросла в безусловном почтении к своей родной бабке, которая на ее памяти всегда была старшей служительницей Нави. В ее глазах Толкун-Баба была древней и мудрой, как сама земля, ее устами говорили деды и боги. Мать-земля не может ошибаться, ибо видела все, что только может быть. Если она что-то сказала значит, так оно и есть. Но сейчас речь шла о благополучии всех хотимиричей, пославших сюда Кариславу. И пусть у Толкун-Бабы есть причины отказать в их просьбе, Карислава хотела знать их, дабы было что ответить людям.
Но Благожиту нужен зять, раз уж сына Навь отняла! напомнила она. Кто нас от руси оборонит?
Не последний нынче день, строго напомнила Толкун-Баба. Как родится божеское дитя, у нас счастья прибудет. Возродится в нем вновь пращур наш Хотимир, судьба рода нашего обновится и в новую силу войдет.
А до тех пор как же?
Оборонимся. Деды помогут. Не единый был Будим в краю нашем витязь, найдутся и другие.
Где нам взять этих других? в отчаянии воскликнула Карислава. Явятся русы сызнова, нынешней же зимой. Или летом. У них десять земель разных под рукой. Войска наберут, как песка морского. А мы кого им выставим? Зорника, Родимова сына? Стариков? Нам нужен княжич молодой, как месяц ясный, чтоб против Святослава киевского выйти.
Толкун-Баба помолчала.
А вы вот что начала она потом. Будет у вас защитник. Пусть-ка Благожит гонцов отправит по всем землям с вестью, что дочь выдаст за того витязя, кто будет всех знатнее и удалее. Пусть они сюда собираются, а мы их испытаем. Кого боги счастьем-долей наделили тот землю нашу от ворога защитит.
И тому ты Яру отдашь? Карислава хотела заручиться словом.
На кого боги укажут, тому я противиться не стану. Не для себя же я ее держу. Весь род Хотимиров на мне, старой. А я не вечна. Надоело старой быть, Толкун-Баба усмехнулась жестким мужским ртом. Здесь болит, там болит Хочу, чтобы поскорее мать сыра земля мои косточки приняла да назад меня молодой отпустила. Ты мое имя людское помнишь, Толкун-Баба прищурилась и подалась ближе к ней. Ведаешь его ты одна. Как ворочусь, сызнова дашь мне его.
Карислава невольно содрогнулась. Толкун-Баба была в ее мыслях неразрывно связана со смертью, как зима со снегами, а лето с травой. Но что она может стать не орудием, а жертвой Марены, Карислава никогда не думала. Пятнадцать лет назад Карислава застала ее почти такой же, как сейчас, и в ее представлении та была неизменной и вечной, как Сыр-Матер-Дуб.
А страшнее всего была мысль: уйди сама Толкун-Баба за Сварожичем в огненные ворота, увези ее Марена в ступе кто сметет ее кости с кострища? Кому тогда браться за пест?
Выйдя во двор, Карислава снова увидела чернавку перед воротами та расхаживала туда-сюда, положив топор на плечо. Княгиня застыла, прикусив губу и не сводя глаз с женщины. После разговора с Толкун-Бабой она сама сообразила, зачем такие строгости. Едва узнав о смерти Будима, Толкун-Баба сразу поняла, как возросла от этого события ценность его сестры как наследницы и сколько теперь будет охотников завладеть ею.
Но куда больше Кариславу взволновало другое. Несмотря на личину, она сразу узнала женщину у ворот. Ту звали Суровея, а прозвище ее было «медвежья женка». И кое-что из сказанного сейчас Толкун-Бабой касалось Суровеи очень близко.
Двадцать с чем-то лет назад она, тогда обычная молодая баба из Лебедичей, как-то отправилась в лес по малину. Ягоды собирать дело девичье, но ее сманили с собой молоденькие золовки. А в малиннике стайка девок наткнулась на медведя. Испугались, пустились бежать. Медведю, видно, не понравилось, что его потревожили: погнался за женщинами и ударил Суровею лапой по голове. Та рухнула без чувств, а когда очнулась, не поняла, на каком она свете. Болела голова, все тело было изломано, будто его в мялке мяли. Череп с правой стороны жгло, на лице сохла кровь. Кругом была земля, трава, ветки, палая листва. Но сквозь щели проникал свет и воздух. А еще звуки и запах, говорившие о том, что медведь где-то здесь, рядом.