Партийная кличка Зина Карамышева, всё подполье о ней наслышано.
Яков Львович всматривался в язык жестов, прилагая видимые усилия расшифровать их.
Молодой человек, наконец сказал он, вы самозванец, и даже не старайтесь!..
Вы просто не знаете современного алфавита жестов, заспорил Тиняков. А вот Зина поняла бы всё.
Старичок хотел закрыть дверь, но передумал:
Вы ведь на моторе? Я услыхал хлопы и пыхи незадолго до вашего появленья. Я как верный сын матери-природы испытываю ностальгию по диким пейзажам, признался Яков Львович. А выбраться из города трудно, в мои-то годы. Прокатимся!..
Вы нам зададите направление к обиталищу Зинаиды Карамышевой? обрадовался Боря.
Что? Да, да. Экий у вас «мотор» расхлябанный, заметил старикашка несколько позже. Жандармы рессору прострелили?
Сами испортили, чтоб ежели городовые привяжутся, говорить, будто едем на ремонт. Главное не проезжать мимо одного стражника дважды. Суть нашей маскировки: бросаться в глаза, не вызывая тем самым подозрений.
Милейший старец, тихо заметил Боря. Непостижимо, отчего Папер приписала своему отцу лабильность в вопросах морали.
Теперь для банды в самый раз, мрачно изрёк Тиняков.
«Мотор» мчался за город. Тиняков то и дело дёргал рычаг, закачивая в карбюратор увеличенную порцию бензина, после стольких лет не терпелось увидать Зинаиду Карамышеву.
Тряска оживила Якова Львовича.
Знакомые движения вверх-вниз, радостно прошамкал он. Не могу однако вспомнить, чем таким они являются. Что-то чрезвычайно важное Здесь поверните! Да-да, в ту аллейку.
За деревьями открылась поляна, по которой между фургонами и палатками бесцельно бродили пёстро одетые люди. Тиняков ударил по педали тормоза и «мотор» подбросил пассажиров в последний раз.
Эй, ромалы! завизжал старичок, на нетвёрдых ногах выбираясь из кузова.
«Сенсация: два мавра отпустили на волю учёного медведя».
Василий Васильевич отложил газету и обвёл представших пред его очами героев заметки. Пришла и Мария Папер, очевидно интересуясь делами отца.
Конечно, вы ничего не достигли. Яков Львович ни за что не познакомит вас со своей преступной племянницей. Так и было мною задумано. Безумствами вы привлекли внимание Карамышевых. Теперь они проявят себя.
Вольский наклонился к писателю:
Василий Васильевич, вы не находите, что ваше умозаключение насчёт преступной кузины слишком натянуто?
Вольский наклонился к писателю:
Василий Васильевич, вы не находите, что ваше умозаключение насчёт преступной кузины слишком натянуто?
Я бы согласился с вами, Коля, но посмотрите на лицо Александра Ивановича. Он взаправду узнал родственницу своей возлюбленной. По сю пору восторженно глядит на поэтку.
Меньшевик с сомнением покачал головой, а барышня густо покраснела.
Худо не то, что ваша миссия не дала результата, продолжал Розанов. Зачем было бражничать в злачной компании?
Василий Васильевич, вскричал Бугаев, мы с вами знакомы четыре, кажется, года, и всё это время вы меня ругаете!
Но ведь это же правда, Боринька, что про вас нельзя сказать ничего хорошего! А вы, Александр Иваныч!..
Не смешите мои опорки! захохотал проклятый поэт. Разве мы бражничали? Вот я как-то в беспамятстве забрался на спину коня, что на Триумфальной арке, с бутылкой, читал стихи, конечно же. Э-э-х! Последний пятак на прилавок! Гуляй, не кручинься душа!.. проскрежетал Тиняков.
Нежный поэт упоительно пиан! пискнула Папер.
Сие справедливо! гаркнул Тиняков, манерным жестом откидывая длинные сальные волосы со лба.
Розанов фыркнул.
Не обижайте Тинякова, его надо жалеть, кротко сказала поэтка.
Надо, но не хочется, энергично ответил Розанов и продолжил увещевать проклятого поэта: Смотрите, на панели закончите, нищим. Будете копейки выклянчивать. Картонку на грудь повесите. «Подайте бывшему стихотворцу». Стыдно!
Тиняков угрюмо отозвался:
Вы сами смотрите, как бы на склоне лет не пришлось на бульварах окурки собирать.
Ну, дай Бог, ничего дурного с нами не случится, улыбнулся Василий Васильевич. А вы злюка. Давайте мириться!
Ладно. Признаю: выпил не вовремя. Хорошо, без потерь обошлось.
Розанов посоветовал:
Вы лучше портмоне проверьте.
Во-первых, мой лопатник прицеплен к куртке, и во-вторых, пуст, вяло отвечал проклятый поэт. А в третьих, внутри него предусмотрена ловушка.
Какая ловушка?
Узнать это можно единственным способом. Не советую.
Ну бросьте!.. Покажите! пристал Вольский.
Всё дело в силе пружины.
Тиняков вынул из портмоне крохотную мышебойку. Механизм был спущен. Боёк прижимал к эшафотику чей-то широкий заскорузлый ноготь с чёрной каймой.
Ну надо же!.. ахнул проклятый поэт. Когда и кто успел?
Дверь в кабинет приоткрылась:
Вам опять съедобную поэзу прислали, доложила экономка. Прикажете иждивенцу отдать? Ах, вы здесь, Николай Владиславович?
Зачем вы с ней лимонничаете? злым шёпотом сказал Вольский. Думаете, раз клистир вам ставит, то непременно влюблена в вас?
Домна Васильевна ещё массажирует больной живот. Кроме того, подаёт салфетки. И вообще, не понимаю, зачем вы это говорите, Коля. Давайте помолчим.
Вы же сами, Василий Васильевич, вечно желали интимничать, отозвался меньшевик, но Розанов уже разглядывал пряник.