Коп таращился, как Кац сворачивает сигаретку, с таким видом, словно тот был известным акробатом, который должен сделать смертельное сальто. Выходить из палаты ему явно не хотелось, однако пришлось.
Когда мы остались одни, Кац сделал мне знак начинать. Я рассказал, как мы попали в аварию, и теперь Сэкетт шьет нам убийство грека ради страховки и заставил меня подписать заявление против Коры, что якобы она и меня хотела убить. Кац выслушал, помолчал некоторое время. Потом поднялся.
Лихо он вас обработал.
Напрасно я подписал. Я не верю, что она такая злодейка. Теперь не знаю, как быть.
В любом случае не следовало подписывать.
Мистер Кац, обещайте мне одну вещь. Как увидите ее, скажите
Да, я ее увижу. И скажу то, что сочту нужным. Если я вашим делом занимаюсь, стало быть, я им занимаюсь. Ясно?
Да, сэр, ясно.
На предъявлении обвинения я буду присутствовать. Ну или кого-нибудь вам найду. Поскольку Сэкетт вынудил вас написать заявление, представлять вас обоих я не смогу, но работать буду. И повторяю: если я этим занимаюсь, стало быть, занимаюсь, что бы вам там ни казалось.
Делайте все, что нужно.
Увидимся.
Вечером меня опять положили на носилки и повезли в суд предъявлять обвинение. Ни скамей для жюри, ни кафедры для свидетеля в общем, ничего такого. Судья вместе с несколькими полицейскими сидел на возвышении, а перед ним стоял длиннющий стол через всю комнату, и если кто хотел выступить с показаниями подходил к этому столу, задирал голову и говорил. Народу толпилось полно; когда меня вкатили, засверкали вспышки фотографов. Сразу было ясно: событие происходит важное.
Лежа на носилках, я мало что видел, но успел заметить Кору на скамье рядом с Кацем и Сэкетта, который беседовал с неизвестными мне типами с портфелями, и еще нескольких копов и свидетелей, бывших на дознании.
Пока дослушивали дело какой-то китаянки, меня расположили перед помостом на двух сдвинутых вместе столах и поправили одеяло, а потом коп постучал, требуя тишины. Тем временем ко мне подошел молодой человек и сказал, что его зовут Уайт, и Кац послал его представлять мои интересы. Я кивнул, а он продолжал шептать про Каца, и коп застучал сильней.
Кора Пападакис!
Она встала, и Кац подвел ее к столу. Проходя мимо, она едва меня не коснулась, и я удивительно, в этой сутолоке! уловил ее запах, тот самый, который всегда сводил меня с ума. Выглядела она получше, чем вчера. Блузка была другая и сидела отлично, костюм выстиран и выглажен, туфли начищены. И глаз, хоть и с синяком, уже не так заплыл.
Другие тоже подошли и выстроились перед столом, и коп велел всем поднять правую руку и начал бубнить насчет правды и ничего кроме правды. Посреди фразы он остановился и посмотрел, поднял ли руку и я, и увидел, что нет. Тогда я ее поднял, и он забубнил дальше.
Судья снял очки и сообщил Коре, что ее обвиняют в убийстве Ника Пападакиса, а также в покушении на убийство Фрэнка Чемберса и причинении последнему тяжких повреждений, и она, если хочет, может сделать заявление, но ее слова могут быть использованы против нее, а еще она имеет право на адвоката, и у нее есть восемь дней на то, чтобы обжаловать приговор, и в течение этих восьми дней суд готов ее выслушать в любое время.
Потом Сэкетт предъявил обвинение. Говорил то же самое, что утром, только теперь это звучало чертовски торжественно. Потом он вызывал свидетелей. Сначала выступил доктор со «Скорой» и рассказал, где и отчего умер Ник. Следом судебный врач, который делал вскрытие, за ним помощник коронера, который вел протокол дознания он его передал судье. Потом еще какие-то типы я не запомнил, что они говорили. Все свидетельства были насчет грека что он умер, а я это и так уже знал, поэтому толком не слушал. Кац не задал ни одного вопроса. Всякий раз, как судья на него смотрел, он только рукой махал и свидетеля отпускали.
Когда все наконец убедились, что грек умер окончательно и бесповоротно, Сэкетт принялся за дело всерьез. Он вызвал агента, представляющего Тихоокеанскую американскую страховую корпорацию, и тот рассказал, как грек пять дней назад оформил страховку. Рассказал, какие случаи она покрывает. При временной утрате трудоспособности вследствие заболевания или травмы Ник получал бы по двадцать пять долларов в неделю в течение года, а если бы лишился конечности пять тысяч единовременно, а если двух десять тысяч. Умри он от несчастного случая вдова получила бы десять тысяч долларов, а если от аварии на железной дороге то двадцать тысяч. Агент как будто не в суде выступал, а расхваливал клиентам свой товар, и судья поднял руку:
Когда все наконец убедились, что грек умер окончательно и бесповоротно, Сэкетт принялся за дело всерьез. Он вызвал агента, представляющего Тихоокеанскую американскую страховую корпорацию, и тот рассказал, как грек пять дней назад оформил страховку. Рассказал, какие случаи она покрывает. При временной утрате трудоспособности вследствие заболевания или травмы Ник получал бы по двадцать пять долларов в неделю в течение года, а если бы лишился конечности пять тысяч единовременно, а если двух десять тысяч. Умри он от несчастного случая вдова получила бы десять тысяч долларов, а если от аварии на железной дороге то двадцать тысяч. Агент как будто не в суде выступал, а расхваливал клиентам свой товар, и судья поднял руку: