Каролина сунула руку под цветочный горшок у двери Германа и вдруг заметила, что он стоит не так, как обычно.
Герман дремал в кресле, и она пошла прямиком в кухню готовить овощную запеканку. Когда она застучала ножом, старик проснулся и что-то сказал.
Не вставайте, герр Гербер. Это я.
Через пять минут она нарезала овощи, сунула в духовку и вышла из кухни.
Каролина, ты такая славная.
Стараюсь, герр Гербер. Через двадцать минут будет готово. Я вам еще понадоблюсь?
Нет, я справлюсь.
У вас гости были?
Да. Внучатая племянница. Заблудилась в горах. Утром зашла немного отдохнуть. Я ее накормил, и она ушла. Я очень был рад, давным-давно ее не видел. И не упомню, сколько лет.
Каролина насторожилась.
Франка? Это которую судили в Мюнхене вместе с врагами-диссидентами, что выступали против фюрера?
Да, та самая. Она свою ошибку искупила, и ее восстановили в правах.
Конечно-конечно. Людям нужно давать второй шанс. Хотя бы некоторым. Ну, мне пора. Если что понадобится, зовите. А нет так завтра зайду.
Каролина ушла, провожаемая словами благодарности и одолеваемая сомнениями. Может, ничего особенного и не случилось, но в такое время лучше себя обезопасить. Конечно, эту девушку обманули, заморочили. И все же ее признали виновной да и граница недалеко. Чего ради она бродила тут ночью? Почему не попросила кого-нибудь из соседей отвезти ее домой?
Лучше сообщить, куда следует. Местная полиция наверняка заинтересуется.
Фогелю не хотелось оставлять тело убитого товарища под полом затерянной в горах лачуги, однако он знал: место преступления трогать нельзя. Другом своим он Беркеля никогда не считал, но все же тот был хороший человек, семьянин, верный солдат рейха. При жизни Даниэля об этих качествах как-то не думалось. На обратном пути Фогель, снедаемый ненавистью к убийце, так вцепился в руль, что побелели костяшки.
Бросив машину на подъездной дорожке к зданию гестапо, он сразу собрал всех дежурных сотрудников на срочное совещание. Новость их буквально потрясла; каждый поклялся отомстить подлой твари, дерзнувшей совершить столь жестокое и гнусное преступление. Фотографии Гербер в деле не оказалось, и художник-криминалист набросал портрет по описаниям тех сотрудников, кто ее видел.
Ее автомобиля на месте нет, говорил Фогель. Следует блокировать дороги километров на сто во всех направлениях и до границы. Обязать гарнизоны вермахта содействовать в поисках. Она направляется в Швейцарию, я почти уверен. Больше ей деваться некуда. В Германии от нас не спрячешься. Сообщить во все отделения полиции и блокляйтерам. Кто-то что-то знает. Две недели назад она искала костыли для своего, как она сказала, приятеля, который упал, катаясь на лыжах. Возможно, она действует не одна.
Сотрудники стали перешептываться.
Мерзавку нельзя упустить! Никто не смеет так поступать с гестапо. Мы это Закон, и воздаяние будет беспощадным. Он стукнул кулаком в стену. Взять живьем! Хочу, чтобы ее последние часы были страшными.
Через полчаса поступил звонок от блокляйтера из Бюрхау. Фогель опять собрал сотрудников, только теперь их пришло в три раза больше. Они жаждали крови, словно свирепые псы. Все силы будут брошены на границу в районе Бюрхау. Вероломная тварь не доберется до Швейцарии.
Ступни у Франки превратились в огромные белые комья. Если тут где-то и была дорога, то ее замело напрочь, и путники с трудом вынимали ноги из глубокого снега. Шел одиннадцатый час. Каждый шаг давался все трудней.
Джон шел впереди, и Франка то и дело дотрагивалась до его спины, давая знать, что она здесь, не отстала. В голове было пусто, оставалась только мысль о необходимости как-то переставлять ноги и ощущение страшного холода. Глаза уже привыкли к темноте. Лишь изредка сквозь заснеженные ветви проникал серебристый свет луны. Деревья стояли то чаще, то реже где-то приходилось брести через открытую поляну, а где-то попадались густые рощицы лиственных деревьев; гиганты вонзали голые ветки в ночное небо, словно пики.
Ступни у Франки превратились в огромные белые комья. Если тут где-то и была дорога, то ее замело напрочь, и путники с трудом вынимали ноги из глубокого снега. Шел одиннадцатый час. Каждый шаг давался все трудней.
Джон шел впереди, и Франка то и дело дотрагивалась до его спины, давая знать, что она здесь, не отстала. В голове было пусто, оставалась только мысль о необходимости как-то переставлять ноги и ощущение страшного холода. Глаза уже привыкли к темноте. Лишь изредка сквозь заснеженные ветви проникал серебристый свет луны. Деревья стояли то чаще, то реже где-то приходилось брести через открытую поляну, а где-то попадались густые рощицы лиственных деревьев; гиганты вонзали голые ветки в ночное небо, словно пики.
Окна далеких ферм светились теплым светом, из труб в полной тишине поднимался дым. Джон и Франка шли без отдыха.
Около полуночи Джон вдруг поднял руку. Франка замерла и согнулась, опершись руками на коленки. Джон сделал ей знак не двигаться и отошел за деревья. Франка у которой все тело и болело, и замерзло, и горело, прислонилась к стволу.
Вон там, в скале, есть пещера. Джон указал пальцем. Видишь?