Не будь вы красавица, сказал он, вряд ли они проявили бы подобную мягкость.
Сейчас тебе главное остаться в живых, убеждал отец. Говори, что они хотят, лишь бы сохранить жизнь. Отрекись от всего. Спасайся.
Франка хотела выступить в суде, заявить, что гордится своими товарищами, а настоящий предатель нации Гитлер.
Отречься? Предать то, во что я верю?.. И как мне потом жить?
Не ради себя, а ради меня. Ты нужна мне еще больше, чем всегда. Не бросай меня, живи!
Франка так и сделала. Отреклась перед лицом суда от «Белой розы», говорила, что ее сбил с толку возлюбленный, оказавшийся опасным революционером. С каждым словом будто кусок отрывался от сердца. Отец ободряюще улыбался, когда она заверяла суд в своей преданности рейху. А Франка думала о Гансе, о зажигательной речи в поддержку свободы, произнесенной им в этом же самом зале. Но, как сказал отец, Ганса больше нет, нет и «Белой розы»; Франке не обязательно умирать вслед за ними. И ради того, чтобы отец не остался один, она предала все самое дорогое.
Франку приговорили к шести месяцам тюрьмы. Судья выразил надежду, что у нее будет время подумать о том, как выбирать друзей, и после освобождения она выполнит свой долг: выйдет замуж за человека, верного рейху, лучше всего за солдата-фронтовика, и родит сыновей для службы фюреру. Когда Франку уводили, она плакала от невыносимого стыда.
Вилли, Алекса, профессора Хубера, вдохновлявшего их на борьбу, всех казнили. Казнили настоящих героев.
Франке не пришлось пережить ужасов концентрационных лагерей, о которых в страхе молчала Германия и существование которых не признавали даже самые ярые нацисты. Она и еще несколько подсудимых по делу «Белой розы» попали в тюрьму Штадельхайм. Франка впала в депрессию. В ее сны вторгались павшие герои «Белой розы». Время шло, депрессия становилась глубже. Отец постоянно ей писал, и лишь ожидание следующего письма привязывало ее к жизни. Только его ласковые, полные надежды строки несли любовь в мир, лишенный радости. В октябре письма перестали приходить отец погиб от взрыва случайной бомбы, сброшенной самолетом союзников. Франке оставалось сидеть три недели. Ее семья стала жертвой обеих сторон в отвратительной бесчеловечной войне.
После освобождения Франка на неделю или больше задержалась в Мюнхене. О тех днях она почти ничего не помнила. В этом городе она стала чужой и притворяться, что здесь ее дом, не могла. Над разрушенными кварталами реяли флаги со свастикой, и свастика украшала бесчисленные гробы, поступавшие с Восточного фронта.
Франка получила письмо от отцовского поверенного: ее вызывали на оглашение завещания; она единственная наследница. Тогда-то Франка и решила свести счеты с жизнью. У нее ведь ничего не осталось. Лучше всего это сделать в родных местах, где она была так счастлива.
Нотариус прочел отцовское завещание, бросая на Франку осуждающие взгляды, над столом у него висел портрет фюрера. На следующий день она пошла на могилу родителей. Они лежали рядышком на склоне холма, стоявшего над городом, где они когда-то жили.
Сразу после кладбища Франка отправилась в лесной домик. Ночью на нее нахлынули самые худшие воспоминания; спать здесь в одиночестве оказалось настоящей пыткой. Терпеть эту боль она уже не могла. Франка вышла в ночь, не думая, куда пойдет; она не собиралась уходить так далеко, но за каждым холмом начинался другой, за сосновой рощей новая роща, и Франка все брела и брела, а потом увидела его.
Она окончила рассказ. Догорающая свеча едва мерцала. За окном была тихая ночь.
Франка, а что случилось с Фреди? Как он умер? Что с ним сделали нацисты?
Не могу об этом. Мне пора.
И она ушла, оставила его одного в полумраке спальни.
Глава 8
С тех пор, как Франка его подобрала, минула неделя. Боль в ногах перешла в слабый зуд, но он по-прежнему был прикован к постели, сидел в лесном домике, как в западне.
За окном меркнул дневной свет, сквозь заснеженное стекло в комнату текли оранжево-красные лучи заходящего солнца. Он снова и снова вспоминал рассказ Франки, искал несоответствия и не находил. Девушка не появлялась с прошлой ночи, с того момента, как, закончив говорить, вышла из комнаты. Ему очень хотелось рассказать ей, что о «Белой розе» знают не только в Германии.
На тренировках он изучал технику допроса. Глаза Франки не лгали. Девушка говорила правду, невозможно было представить ее агентом гестапо. Если бы она поняла, что он не немец, и донесла, его давно бы уже поместили в камеру без окон и светили бы лампой в глаза. Она противница рейха, боролась с нацистским режимом и избежала гильотины только потому, что следователи ее недооценили.
На тренировках он изучал технику допроса. Глаза Франки не лгали. Девушка говорила правду, невозможно было представить ее агентом гестапо. Если бы она поняла, что он не немец, и донесла, его давно бы уже поместили в камеру без окон и светили бы лампой в глаза. Она противница рейха, боролась с нацистским режимом и избежала гильотины только потому, что следователи ее недооценили.
Он потянулся к стакану, отпил глоток холодной воды. Значит, она догадалась, что он не немец Много ли еще она знает?