А что мы можем? спросил Вилли. Если, как честные немцы, мы обязаны действовать, то как? У противника неизмеримо больше сил. Мы не убийцы и не подстрекатели. Мы не вояки, не молодчики в форме.
Будем действовать в меру своих сил, сказал Ганс. Доверим наши мысли бумаге, напишем правду, как мы ее понимаем. Нацисты трубят о своем могуществе, о том, что их империя простоит тысячу лет, однако настолько боятся собственного народа, что немилосердно подавляют всякое инакомыслие. Им страшна правда. Если мы станем сообщать людям правду о том, что творят нацисты от имени немецкого народа, мы победим. Те евреи, которые еще остались в наших городах, носят желтую звезду, а где остальные? Теперь-то мы знаем. Мы знаем, но большинство не знает или притворяется, что не знает. Когда мы заставим немцев взглянуть правде в глаза, у нас появится надежда на реальные перемены. Мы должны стать совестью Германии. Мы должны высказаться в защиту евреев, гомосексуалистов, священнослужителей и всех прочих «врагов государства», пропадающих неизвестно куда. Пусть наш народ и весь остальной мир поймет: есть немцы, которым отвратительны действия нацистов, и они хотят их остановить.
Беседа о политике затянулась на несколько часов, а потом Франка, смертельно уставшая, пошла домой. Слова, услышанные на собрании, еще много дней крутились у нее в голове, заглушая нацистскую пропаганду, что отовсюду лилась в уши.
Чтобы перейти от разговоров к делу, требовалось время. При нацистском режиме добыть, не возбуждая подозрений, самое необходимое для исполнения плана пишущие машинки, бумагу, копировальный аппарат, было трудно. Ганс нашел место, где все это держать, и молодые люди начали набрасывать черновики листовок. Начинали с простых тезисов, а потом на собраниях оттачивали формулировки.
Они назвали себя «Белая роза», и первый выпуск листовок намечался через несколько месяцев на лето сорок второго. Ни правил вступления, ни устава у группы не было. Списка участников тоже; никого не заставляли клясться в соблюдении тайны, положив руку на Библию. Само собой подразумевалось, что глава организации Ганс, и ему решать, чем заниматься.
Они назвали себя «Белая роза», и первый выпуск листовок намечался через несколько месяцев на лето сорок второго. Ни правил вступления, ни устава у группы не было. Списка участников тоже; никого не заставляли клясться в соблюдении тайны, положив руку на Библию. Само собой подразумевалось, что глава организации Ганс, и ему решать, чем заниматься.
Приходили новые люди и старые члены группы, принимая их, руководствовались по большей части интуицией. Появление у них агента гестапо означало бы для всех арест и тюрьму или даже хуже. На ребят давил тяжкий гнет нацистского режима, но они умели смеяться и веселиться. Они были молоды.
Деятельность группы никак не затрагивала университет, где большинство из них учились. Маленький островок свободомыслия среди океана преданных рейху.
Франка и Ганс все свободное время проводили вместе. И не столько из-за «Белой розы», сколько ради самих себя. Хотя Германия погружалась в бездну, молодость и любовь брали свое.
Как-то раз в апреле сорок второго, незадолго до первой рассылки листовок, Франка с Гансом прогуливались по набережной, держась за руки. Народу было много. Молодые пары и супруги, перед которыми весело скакали ребятишки, и все казались примерно такими же, как Франка с Гансом. Они прошли мимо пожилой пары муж и жена сидели на скамье, глядя на закатное солнце с умиротворенными улыбками на сморщенных лицах.
Как думаешь, через пятьдесят лет мы будем вот так сидеть? За шуткой Франки скрывался вполне серьезный вопрос.
Конечно! Не могу даже представить себя с кем-то другим.
Франка хотела еще что-то спросить, но он продолжил:
Я даже по-своему завидую таким людям. Они словно не замечают, что происходит вокруг. Какое, наверное, счастье уметь вот так от всего отстраниться.
Ганс, ты так никогда не сможешь. Не такой ты человек. Это одна из причин, почему я тебя люблю.
А еще за мою неслыханную красоту.
Вот не хотела про нее говорить, а то будешь думать, что я поверхностная.
Поздно, теперь я тебя раскусил.
Когда мы одни, ты совсем другой. Какой-то более легкий, что ли.
Ты меня видишь настоящего человека, каким я хотел бы быть всегда. Ганс огляделся не слышат ли их? и продолжал: Ты видишь меня такого, каким я буду до конца дней, вот только свергнем нацистский режим. Лишь одного я и хочу вести простую тихую жизнь, быть собой и быть с тобой.
Франка не сомневалась. Она верила ему абсолютно.
В листовке было около восьмисот слов. Франка читала ее и перечитывала и никак не могла насытиться. Глаза остановились на третьей строке. «Кто из немцев может хотя бы представить, какой позор падет на нас и наших детей, когда на свет выйдут преступления, ужас которых неизмерим». Листовка призывала всех немецких христиан «оказывать пассивное сопротивление и везде и всюду препятствовать, пока не поздно, этой безбожной войне». В конце помещалось стихотворение, прославляющее свободу, и призыв скопировать листовку и передать как можно большему числу людей. Над текстом шла надпись: Листовки «Белой розы».