Теплой летней ночью после концерта они сидели в парке, попивая красное вино, над городом ярко светила луна. Этого почти хватило, чтобы обо всем забыть. Ганс смешил ее; с ним она чувствовала себя красавицей. Глаза у него блестели. Ужасы террора отошли на второй план. Прошлые терзания позабылись. В ее жизни началось нечто новое.
Ганс был из Ульма городка в ста пятидесяти километрах от Мюнхена. Франка ездила туда в детстве. Он много рассказывал о своей семье. Отец предприниматель интересовался политикой и яростно критиковал нацистов. Его арестовали за «мятежный образ мыслей». Ганс часто говорил о братьях и сестрах, особенно о Софи, которой предстояло через год поступить в университет. Раньше он тоже был членом гитлерюгенда. Такому бы стать одним из светочей движения, но нацистского значка он не носил, о правительстве говорил уклончиво, старался сменить тему. Зато пересказывал услышанное от знакомых солдат, служивших в Польше. Говорил о гражданских правах, о свободе так горячо и страстно, что у Франки не осталось сомнений в его убеждениях. Он весь был проникнут свободой. С ним Франка могла обсуждать искусство и политику, и он тоже считал, что игры национал-социалистов приведут к уничтожению немецкого народа.
Когда в больнице узнали, что Франка встречается с Гансом, некоторые медсестры перестали с ней разговаривать.
В конце лета сорок первого Ганс пригласил ее на встречу своих друзей. Они собирались под предлогом занятий философией, на самом же деле излить недовольство правящим режимом. Молодые люди собирались не в пивной, а в частном доме. На столе среди стаканов с чаем были стопки бумаг и книги. Ганс познакомил Франку с Вилли и Кристофом, и она уселась вместе с остальными за стол. Все они были студенты и младше ее, кроме хозяина доктора Шмореля, чей сын Алекс сидел тут же.
После краткого обмена приветствиями Ганс начал говорить:
Все мы слышали рассказы фронтовиков. Мы с Франкой каждый день видим в больнице жертв этой никому не нужной войны.
Присутствующие посмотрели на Франку и опять перевели взгляд на Ганса.
Вчера я узнал от надежного человека, что на востоке поляков и русских сгоняют в концлагеря. Там их либо уничтожают, либо они умирают от непосильного рабского труда.
От нахлынувшего чувства свободы у Франки едва не закружилась голова. Такие речи она слышала только от отца. Даже Ганс до сих пор не говорил с ней так откровенно. В сердце у нее затеплился огонек.
Девушек насильно отправляют в публичные дома обслуживать солдат рейха. Это не просто покорение народа, это убийство и насилие, поставленные на промышленные рельсы. Такого ужаса человечество до сих пор не знало. И творится он от нашего имени.
Когда в больнице узнали, что Франка встречается с Гансом, некоторые медсестры перестали с ней разговаривать.
В конце лета сорок первого Ганс пригласил ее на встречу своих друзей. Они собирались под предлогом занятий философией, на самом же деле излить недовольство правящим режимом. Молодые люди собирались не в пивной, а в частном доме. На столе среди стаканов с чаем были стопки бумаг и книги. Ганс познакомил Франку с Вилли и Кристофом, и она уселась вместе с остальными за стол. Все они были студенты и младше ее, кроме хозяина доктора Шмореля, чей сын Алекс сидел тут же.
После краткого обмена приветствиями Ганс начал говорить:
Все мы слышали рассказы фронтовиков. Мы с Франкой каждый день видим в больнице жертв этой никому не нужной войны.
Присутствующие посмотрели на Франку и опять перевели взгляд на Ганса.
Вчера я узнал от надежного человека, что на востоке поляков и русских сгоняют в концлагеря. Там их либо уничтожают, либо они умирают от непосильного рабского труда.
От нахлынувшего чувства свободы у Франки едва не закружилась голова. Такие речи она слышала только от отца. Даже Ганс до сих пор не говорил с ней так откровенно. В сердце у нее затеплился огонек.
Девушек насильно отправляют в публичные дома обслуживать солдат рейха. Это не просто покорение народа, это убийство и насилие, поставленные на промышленные рельсы. Такого ужаса человечество до сих пор не знало. И творится он от нашего имени.
Поднялся Кристоф.
То, как обращаются с людьми на оккупированных территориях, гнусность. Нацисты относятся к ним хуже, чем к собственным гражданам. Вопрос вот в чем: будем ли мы действовать или смотреть и ждать? Сидеть за столом и вести разговоры, за которые, если кто-нибудь узнает, нас посадят в тюрьму, дело, конечно, замечательное
Он посмотрел на Франку, и она почувствовала себя в центре всеобщего внимания.
Франка, Ганс рассказал, как нацисты поступили с вашим братом. Они причинили вам страшное горе.
Молодые люди ждали от нее каких-то слов, однако слова не шли с языка. Франка рассказала Гансу не вдаваясь в подробности о том, что случилось с Фреди. Всю глубину своей боли она не открыла и не готова была открыть ее малознакомым людям, пусть даже единомышленникам.
Мне пока тяжело об этом говорить. Достаточно того, что нацисты уничтожили или пытаются уничтожить все благородное и чистое в нашей прекрасной стране Вы спрашиваете, нужно ли бороться? Я твердо говорю: да! Это наш моральный долг.