Судья Франкенштейн не спросил, что за новости я принесла, так что я продолжила:
Виктор написал, что он вернется домой меньше, чем через месяц. Ему не терпится снова меня увидеть. Я нагнала на щеки девичьего румянца и опустила голову. То есть всех нас.
Хорошо, сказал судья Франкенштейн. Сила его голоса удивил меня, и, подняв глаза, я обнаружила, что он изучает меня поверх бумаг, принесенных месье Клервалем. Он растянул губы в подобии улыбки. Это хорошо.
Я с трудом подавила желание отодвинуться подальше от его искусственной радости. Неужели я выглядела так же, когда притворялась счастливой? Нет. У меня было куда больше практики. В его улыбке сквозило отчаяние. Это было лицо уличного артиста, который надеется на успех и излучает энтузиазм, в действительности терпеливо обдумывая каждый свой ход.
Думал ли он о том, что Виктор может попросить Анри списать семейные долги? Анри бежал с континента, только бы оказаться подальше от нас. Он бы не стал делать нам подобные одолжения. Или, возможно, судья Франкенштейн полагал, что сможет посоветоваться с сыном и решить, как лучше разобраться с единственным в доме излишеством, от которого можно избавиться в одно мгновение: со мной.
Он не знал, что я уже победила. Возвращение Виктора навсегда определит мою судьбу и защитит меня от судьи Франкенштейна. Я улыбнулась ему в ответ, и остаток ужина мы провели в неловкой тишине товарищи по обману и недомолвкам, навсегда запертые под одной крышей.
Я определенно победила.
Глава тринадцатая
О, благодать, без меры и границ, от зла родить способная добро
Нам нужно устроить праздник в честь возвращения Виктора! сказала Жюстина, склонившись к Уильяму, который корпел над прописями. Чудесно! Если повернуть «Е» в другую сторону, получится совсем замечательно! Ты такой молодец.
Нам нужно устроить праздник в честь возвращения Виктора! сказала Жюстина, склонившись к Уильяму, который корпел над прописями. Чудесно! Если повернуть «Е» в другую сторону, получится совсем замечательно! Ты такой молодец.
Эрнест, развалившийся на софе с книгой, посвященной военным победам Швейцарии, поднял на нее глаза и скривил тонкие губы:
Я бы предпочел устроить праздник в честь его очередного отъезда.
Эрнест! сказала Жюстина. В одном этом слове прозвучало столько осуждения, что он виновато вздрогнул.
Прошло два года. Облокотившись на холодный камин, я побарабанила пальцами по каминной полке. Ты, наверное, уже и не помнишь его!
Было начало мая; с нашего отъезда из Ингольштадта прошло три недели. В кармане у меня лежало короткое письмо от Виктора, в котором он обещал вернуться через неделю. Он сдержал слово. Возможно, когда он будет дома, мне наконец станет спокойнее.
За окном детской мне почудилось движение. Я кинулась посмотреть, но я ошиблась. Это были всего лишь обугленные корявые ветви того самого дерева, уничтоженного молнией много лет назад. Я не понимала, почему его до сих пор не выкорчевали. Почему-то оно вдруг показалось мне омерзительным. Как труп, оставленный в качестве памятника.
Как думаешь, я теперь больше, чем он? Эрнест поднялся и расправил плечи.
Больше его, рассеянно поправила я. Нет, не больше.
Я отвернулась от окна и его ложных угроз. С визита месье Клерваля меня преследовало ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Возможно, дело было в том, что судья Франкенштейн завел обыкновение каждый вечер ужинать в моей компании, чего никогда не делал прежде. Или в том, как пристально он смотрел на меня всякий раз, когда я поднимала голову. Но было и ощущение, что если я повернусь достаточно быстро, то увижу в окне лицо, которое смотрит прямо на меня.
Я никогда не поворачивалась.
Думаю, когда-нибудь ты будешь выше его, сказала Жюстина. Очевидно, сказав правду, я ранила чувства Эрнеста.
Хорошо, сказал Эрнест. Я точно знаю, что буду сильнее. И еще я умею драться. А Виктор никогда этому не учился.
Ты хочешь вызвать его на дуэль? засмеялась я и осеклась, когда увидела, как Эрнест потирает шрам на предплечье. Делал ли он это сознательно или нет, я не знала.
Эрнест посмотрел на меня пристально, почти как его отец.
Ты проводишь с нами столько времени. Раньше ты этого не делала.
Может, за время нашей поездки я по вам соскучилась. Я скосила глаза к переносице и высунула язык, словно он все еще был маленьким мальчиком. А может, мне просто скучно.
Не представляю, как нужно заскучать, чтобы целыми днями торчать в детской. Он плюхнулся обратно на софу. Не могу дождаться, когда наконец уеду отсюда. Из этого дурацкого дома, где нет соседей и совершенно нечем заняться. Я переправлюсь на другой берег и никогда больше не вернусь.
Не говори так, с мягкой печалью укорила его Жюстина.
Эрнест вздохнул, снова встал и подошел к ней. Все-таки он был еще ребенок: он уселся к ней на колени, и Жюстина, крепко обняв его, взъерошила ему волосы. Когда его мать умерла, он был еще маленьким, но уже достаточно взрослым, чтобы ее помнить. Интересно, кто из них ему нравился больше. Мои симпатии определенно были на стороне Жюстины.
Я буду приезжать и навещать тебя, сказал он. Обещаю. И писать тебе буду каждую неделю.