Отсчитав десять медленных вздохов, я сняла перчатки и убрала их в сумочку. Потом подошла к кровати, опустилась на колени и взялась за неподвижное запястье.
Спасибо тебе, горячо зашептала я. Я ошибалась: как видно, во мне осталось достаточно веры для молитвы. Запястье было теплое более того, оно пылало жаром. Я откинула стеганые одеяла и увидела распростертого на животе Виктора; его темные кудри разметались в полном беспорядке; лоб был горячий и сухой. Вероятно, он был обезвожен. Я не знала, сколько длилась его лихорадка. Самая тяжелая из его болезней мучила его больше двух недель. А здесь за ним даже некому было ухаживать!
Я выругала Анри с пылом, до которого моей молитве было далеко. Он бросил нас обоих поставил под угрозу мое будущее и подверг опасности Виктора. Он знал Виктора! Он знал, что его нельзя оставлять одного! Как же эгоистично с его стороны было уехать из чистой обиды! Вольно же ему заботиться о собственных чувствах, а не о безопасности других, ведь он-то никогда не испытывал настоящего страха.
Виктор, позвала я, но он был неподвижен. Я погладила его по щеке. Ущипнула за руку. Сильно. Еще сильнее.
Реакции не было.
Убедившись, что Мэри и Жюстина не увидят ничего слишком подозрительного, я вернулась ко входу и отперла дверь. Жюстина плакала, а Мэри кипела от ярости.
Что это значит? возмущенно поинтересовалась она.
Я многозначительно покосилась на Жюстину.
Я не хотела, чтобы вы двое стали свидетельницами чего-нибудь ужасного. Вы не несете той ответственности, которую несу перед Виктором я.
Жюстина подняла на меня бледное, как смерть, лицо.
Он
Он страдает от жестокой лихорадки. Нам понадобится врач. И его нужно переместить в более подходящее место. Уверена, это здание усугубило его состояние.
Я могу привести врача. Я знаю одного. Мэри посмотрела на меня с нескрываемым подозрением. Мне взять с собой Жюстину?
Она может остаться и помочь, если захочет.
Глаза Жюстины расширились, когда она вгляделась в темный коридор, ведущий в еще более темную комнату.
Мы с Мэри обменялись понимающими взглядами, и я заговорила снова:
Хотя Пожалуй, да. Думаю, Жюстине лучше пойти с вами. Она может рассказать врачу о прежних лихорадках Виктора.
Жюстина облегченно закивала.
Да. Да, я так и сделаю. И я могу нанять экипаж. Не может же Мэри платить за все.
Прекрасная мысль! Что бы я без тебя делала? Я широко улыбнулась, давая ей понять, что она хорошо справляется. Я вытащила из сумочки несколько банкнот, и последние из моих визитных карточек упали на мокрые ступени. Я не стала их поднимать: потекшие чернила могли запачкать шелковую подкладку сумочки.
Мы постараемся вернуться как можно скорее, заверила меня Мэри.
Я махала им, пока они не свернули к мосту. Тогда я закрыла дверь и снова заперла ее, опасаясь незваных гостей. Я еще раз проверила Виктора; он не шевелился. Дыхание было неглубокое, но ровное и незатрудненное. Я полностью сбросила с него одеяла. Он был в штанах и рубашке, как будто упал на постель в разгар работы. На нем были даже ботинки, потертые и давно не чищенные.
Я села у изголовья и посмотрела на него. Он похудел, стал бледнее. Судя по длине рукавов, вытянулся. И не покупал новой одежды взамен той, из которой вырос. Я нашла лоскут ткани, от которого не пахло плесенью, смочила его водой и со вздохом положила ему на лоб.
Только посмотри, что бывает, когда ты один. Посмотри, как я тебе нужна.
Он пошевелился и распахнул глаза, но его взгляд был диким, невидящим.
Не
Я склонилась к самому его лицу.
Что?
Анри. О, Анри. Не рассказывай Элизабет.
Итак, он был в бреду. Он принял меня за Анри и не хотел, чтобы Анри мне о чем-то рассказывал. Он заворочался, и я увидела под ним какой-то металлический предмет. Я вытащила его. Это был ключ возможно, от входной двери. Я сунула его в сумочку.
Ну конечно, сказала я. Это будет наш секрет. Что именно мне нельзя ей рассказывать?
У меня получилось. Он закрыл глаза, и его плечи затряслись. Я не могла сказать наверняка, но, кажется, он плакал. Я никогда не видела, как он плачет. Даже когда умерла его мать. Даже когда он думал, что я умру. Виктор не плакал; он впадал в бешенство. Или, что еще хуже, не реагировал никак. Что могло заставить его заплакать? У меня получилось. И это было ужасно.
Он снова впал в беспамятство. Тишину нарушал лишь настойчивый стук воды по потолку как будто кто-то стоял у двери и требовал, чтобы его впустили.
Я посмотрела наверх. Что именно у него получилось?
Оставив Виктора, я вернулась в переднюю и осмотрела лестницу. Ощупала грубое дерево. Мои пальцы задрожали, и я отдернула руку, которая сама собой сжалась в кулак. Я всегда считала себя храброй. Мало что могло вызвать у меня брезгливость или страх. Но от мысли о том, что нужно подняться наверх, по моему телу прокатилась волна отвращения. Оно знало причину еще до того, как ее осознал мой разум.
И тогда я поняла.
Запах.
На первом этаже не было ничего, что могло бы издавать запах старой крови и тухлого мяса. А значит, его источник был наверху.
И я должна была выяснить, что это, пока меня никто не опередил.
Глава восьмая
Сомнение и страх гнетут его смятенный ум4