Сироты! заорал Граф Олаф. Эй, сироты! Где вы?!
На кухне, Граф Олаф! отозвался Клаус. Обед почти готов.
Советую поторопиться. Граф Олаф вошел в кухню и уставил на них взгляд своих неестественно блестящих глаз. Моя труппа будет вот-вот, и они очень голодны. А где ростбиф?
Мы не делали ростбифа, сказала Вайолет. Мы приготовили соус путтанеска.
Как? Нет ростбифа?!
Вы не написали, что хотите именно ростбиф, возразил Клаус.
Граф Олаф одним движением скользнул в их сторону и сейчас, вблизи, показался им еще выше. Глаза его заблестели еще сильнее, от гнева бровь с одной стороны задралась кверху.
Согласившись усыновить вас, прошипел он, я стал вашим отцом и как отец не потерплю непослушания. Я требую, чтобы вы подали мне и моим гостям ростбиф!
Но у нас его нет! выкрикнула Вайолет. Мы сделали соус!
Нет! Нет! Нет! прокричала Солнышко.
Граф Олаф перевел взгляд вниз, на Солнышко, которая так неожиданно издала осмысленные звуки. С каким-то нечеловеческим ревом он схватил ее костлявой рукой и поднял вверх, так что она очутилась на уровне его глаз. Нечего и говорить, она так перепугалась, что тут же заплакала и даже не попыталась укусить державшую ее руку.
Немедленно отпусти ее, гад! закричал Клаус. Он подпрыгнул, пытаясь вырвать девочку из графской лапы, но тот держал ее так высоко, что Клаусу было не достать. Граф Олаф взглянул с высоты своего роста на Клауса и улыбнулся отвратительной улыбкой, обнажив все зубы. Он поднял плачущую Солнышко еще выше, и казалось, вот-вот разожмет пальцы, но тут в соседней комнате раздался взрыв смеха.
Олаф! Где Олаф?! послышались голоса.
Граф Олаф помедлил, продолжая держать девочку на вытянутой вверх руке, а тем временем члены труппы начали стекаться в кухню. Вскоре они совсем заполонили ее сборище личностей самого странного вида, разного роста и конфигурации. Лысый человек с очень длинным носом, одетый в длинный черный балахон. Две женщины, чьи лица, покрытые ярко-белой пудрой, делали их похожими на привидения. Вслед за женщинами показался человек с очень длинными тощими руками, которые оканчивались крюками вместо пальцев. Одно создание отличалось неимоверной толщиной, и даже не разобрать было мужчина это или женщина. А позади в дверях маячили какие-то не менее страшные фигуры.
А-а-а, ты тут, Олаф! воскликнула одна из женщин с белым лицом. Что это ты делаешь?
Да просто призываю к порядку своих сирот, отозвался Граф Олаф. Я им велел приготовить обед, а они сделали только омерзительный соус.
Правильно, детей нельзя баловать, поддакнул человек с крюками вместо рук. Их надо научить слушаться старших.
Длинный лысый тип уставился на детей:
Это те богатые дети, про которых ты мне рассказывал?
Да, ответил Граф Олаф. Они такие противные, что я до них дотронуться не могу.
С этими словами он опустил все еще хнычущую Солнышко на пол, и Вайолет с Клаусом вздохнули с облегчением, радуясь, что он не уронил ее с такой высоты.
Длинный лысый тип уставился на детей:
Это те богатые дети, про которых ты мне рассказывал?
Да, ответил Граф Олаф. Они такие противные, что я до них дотронуться не могу.
С этими словами он опустил все еще хнычущую Солнышко на пол, и Вайолет с Клаусом вздохнули с облегчением, радуясь, что он не уронил ее с такой высоты.
И я тебя ничуть не виню за это, проговорил кто-то в дверях.
Граф Олаф хорошенько обтер ладони одна об другую, как будто держал до сих пор не маленькую девочку, а что-то отвратительное.
Ладно, хватит разговоров, сказал он. Наверное, мы все-таки съедим их обед, хоть он и никуда не годится. Все за мной в столовую! Сейчас выпьем вина, и когда эти щенки подадут свою стряпню, нам уже будет наплевать ростбиф это или не ростбиф.
Ур-ра! заорали несколько человек, и труппа двинулась из кухни вслед за Графом Олафом. На детей никто и не смотрел, кроме лысого. Тот задержался и пристально поглядел Вайолет в глаза.
Недурна, сказал он, взяв ее за подбородок шершавыми пальцами. Я бы на твоем месте постарался не сердить Графа Олафа, а то ведь он может испортить твою смазливую мордашку.
Вайолет содрогнулась, а лысый с визгливым смехом последовал за остальными.
Бодлеровские дети остались на кухне одни. Они тяжело дышали, как будто только что пробежали большое расстояние. Солнышко продолжала хныкать, а Клаус вдруг обнаружил, что и у него глаза на мокром месте. Не плакала только Вайолет, но она дрожала от страха и омерзения (что означает «неприятная смесь страха и отвращения»). Несколько секунд они не могли произнести ни слова.
Какой ужас, наконец выдавил из себя Клаус. Что мы будем делать, Вайолет?
Не знаю, ответила она. Я боюсь.
Я тоже.
Бу-у-у! выкрикнула вдруг Солнышко, перестав плакать.
Обед давайте! заорали из столовой, и члены труппы принялись ритмично, все враз, колотить по столу, что, как известно, в высшей степени невоспитанно.
Несем скорей путтанеску, решил Клаус, а то неизвестно, что Граф Олаф с нами сделает.
Вайолет вспомнила, что сказал ей лысый, и кивнула. Они посмотрели на кастрюлю с кипящим соусом: пока они его готовили, он выглядел таким симпатичным, но сейчас им померещилось, что перед ними чан с кровью. Оставив Солнышко в кухне, они вошли в столовую. Клаус нес миску с макаронами затейливой формы, а Вайолет кастрюльку с соусом и большую разливательную ложку. Актеры болтали и гоготали, не переставая пили вино и никакого внимания не обращали на бодлеровских детей, когда те обходили стол и накладывали им по очереди еду. У Вайолет даже заболела правая рука, так она устала держать тяжелую поварешку. Она подумала, не переложить ли ей ложку в левую руку, но из-за того, что была правшой, побоялась, что левой прольет соус и опять обозлит Графа Олафа. Глядя в отчаянии на полную тарелку Графа Олафа, она вдруг пожалела, что не купила на рынке яду и не положила его в соус. Наконец они всех обслужили и улизнули на кухню. Они слушали, как дико, грубыми голосами гогочут Граф Олаф и его гости, и без всякого аппетита ковыряли макароны в своих тарелках. Они чувствовали себя такими несчастными, что им не хотелось есть.