Тут незнакомец преобразился, вздохнул, налил себе до краев из случайной рюмки, резко встал и тоном отнюдь не робким подвел черту:
Ладно! Интересно, конечно, с вами, но мне пора. Да и вы, гляжу, устали, Илья Сергеевич. До свидания. Спасибо за компанию и за все.
Илья удивленно посмотрел на него, но тот уже развернулся и сгинул в вагонном чреве. Странный какой-то человек, юрод, Пьеро из сказки.
«Кто такой? Может гэбист, за парнем этим приставленный? К хренам собачьим! Спать, спать, спать!».
Подумал, хорошо бы умыться, но воля растеклась по суглинку остался лежать на полке.
Послышались знакомые голоса. Дурным колоколом бубнил Порухайло, на него шипели, чтоб не буянил. Ася, совершенно измученная дорогой и липким к себе вниманием, пожелала спокойной ночи и мгновенно устроилась напротив на верхней полке, укрывшись с головой одеялом.
Поезд мягко тронулся от перрона. Илья, посмотрев в окно, с удивлением обнаружил за ним странного попутчика, который стоял, как был в тапках, сорочке и без вещей, под желтым фонарем станции. За ним, за деревянным вокзалом чернела роща и ночной туман свивался клубами.
Мы в вагон, а чудик этот, смотрю, выходит. Вроде не пил особо. Может, до того?
Он, может, сюда и ехал? Нам-то что.
Да не, вроде, без вещей вышел. Псих какой-то.
Пациент, точно.
Пациент-то, конечно, да, а только коньяк у него отменный. Такой и в Торгсине не отхватишь, уж не говорю в бакалейке.
Порухайло покачал в ладони бутылку. В ней уютно плеснуло темным.
Этикетки, кстати, нет. Самопал, что ли? Не может быть.
Дай-ка сюда, завладев сосудом, Нехитров опрокинул его, протер дно ладонью. По-французски Шато де коньяк, тысяча семьсот Да ну?
Все склонились над перевернутым дном бутылки.
Ладно, Аркадий, мало ли что напишут. А коньяк забористый. По одной?
Приберегу для науки, сказал Нехитров и со скоростью змеи сунул бутыль в портфель, щелкнув как зубами замком. Все, спать, спать! Давайте уже
Порухайло дебиловато моргнул, открыл рот на такую наглость, но, посмотрев Нехитрову в лицо, возражать не стал.
Спать, повторил тот как вожатый в пионерлагере и споро улегся на своей полке, вытолкав с нее постояльцев. Согласно купленным билетам, товарищи.
Илья вертелся и еще долго думал обо всем этом, а когда начал засыпать, за окном уже был рассвет и поезд гарцевал между дачами, стоящими в зыбкой дымке.
Магнифер
В следующий день после университетского семинара (трое чудаков в холодной преподавательской и пустой чай) М. решил пройтись, освободив голову от расчетов, совершенно измотавших его. В последнее время он, убедив себя в том, что находится буквально в шаге от открытия какой-то важной закономерности, сидел за ними безвылазно, и даже позеленел от бессонных штудий. Плохо ел. Бормотал под нос. Короче, во всей красе страдал от ума.
Словно разбуженный в полдень филин, он то и дело останавливался, щурясь на солнце, вдыхая горьковатый февральский воздух, дико поглядывал на людей. Затем решился на большой крюк, дошел до Поляны, обогнул парк и в конце концов свернул на помянутую Бровицким улицу и уже почти миновал ее, вспомнив про его вчерашний рассказ. По всему судя, дом и дворик слева были именно теми, что так огорошили Бровицкого. Дом, кстати, старый и неухоженный, дворик скудный, и деревья вокруг него чахлые, сгорбленные и жалкие. Теперь они стояли без листьев, навевая видом тоску по чему-то безвозвратно утраченному, как бывает, когда смотришь на покинутое жильцами место.
Решив подтрунить по возвращении над соседом, М. усмехнулся, подошел и посмотрел за ограду Где сидел тот самый старик с глазированной головой, синими как небо глазами, прямой, высокий, в черном долгополом пальто. Впрочем, не было никаких сомнений, что он жив: сидевший повернул голову и в ответ посмотрел на М. цепко и внимательно, будто искал в нем беглого вора. Затем кивнул и, опираясь на трость, поднялся, явно собираясь заговорить.
Из вежливости М. подошел вплотную к ограде, готовый выслушать всегдашнюю стариковскую чушь про политику, погоду и вредство женщин; даже потянулся за папиросами угостить, если тот попросит А когда моргнул, был уже внутри, во дворе, стоя на размякшем снегу перед с белоглавым. Не дав опомниться, тот сплел совершеннейшую нелепость бойким профессорским баритоном, будто возвращаясь к только что прерванному разговору:
Так я приглашаю вас зайти в гости! Скоро время обеда, а мне строго запрещено врачами принимать пищу в одиночестве из-за язвы: один я переедаю и потом мучаюсь коликами неделю. Хорошо? Называйте меня Магнифер Гедеонович. А вас я знаю.
М., не желая терять лица под напором старого господина, кивнул в знак согласия, даже не спросив, откуда тот его знает, и пошел за ним под взглядом какой-то женщины, вешавшей белье на грязных веревках, натянутых поперек двора. Сзади нее терся худой головастый мальчуган лет шести, норовивший стащить прищепку. У арки дворник с лопатой курил в усы. Мирная замечательная картина. М. невольно вспомнил про свое детство, проведенное в Житомире и в Одессе, дворики, белье, кошки, запах жареной рыбы