Ну, Матис! каждый из Быстровых коверкал имя Ярвинена по-своему. Николай на французский манер, чему бы немало удивился, если бы кто-то ему сказал. Поднимаю этот тост за тебя! Все у тебя в жизни есть, все срослось жена, сын, сам мужик, что надо. Физзарядка кажное утро, работаешь будто вол, дом полная чаша и жене: Ладно, не перебивай, сам собьюсь Короче. За тебя, и чтоб все у тебя было хорошо! Ур-ра!!! заорал он луженой глоткой, опрокидывая рюмку со скоростью, достойной олимпийского чемпиона.
По кругу пошел салат на сковороде с гренками, редисом и чесноком, жареный на коровьем масле. Упоительная закуска, скажу я вам!
Сверх плана разлили по второй.
Илья, ободренный витавшим за столом настроением, высказался насчет того, что типографское дело верное, сам Ярвинен важная часть цивилизации, а его семья олицетворяет прогресс, в том числе его сын, которому непременно нужно поступать в МГУ и стать в будущем программистом.
Кем стать? не понял Матиас.
На него зашикали: Илья, как научный работник, имел право на странности и фантазии, лишь бы в бутылку не лез.
В итоге Иту все вместе пожелали стать программистом (что бы оно ни значило), Матиаса Юховича, немало смущенного, целовали со всех сторон, а Морошка Кааповна, цветущая как весенний луг, наплевав на порядок блюд, принесла отбивные с моченой клюквой.
Тут позвонили в дверь. Явились первые гости. Отбивные на этом остались ждать, а суета значительно приросла, потому что гостей пришло сразу пятеро, и весьма решительно настроенных. Пошли в дело бумажные пакеты, цилиндрики сладкого вина, завернутого в газету, и прочие предметы домашнего торжества, дорогие советскому человеку.
В тот вечер, впервые за свое приключение, Илья орал на балконе песни, ощущая полное счастье.
Хоровое пение
К ужасу Ильи, хоровое пение было назначено по понедельникам в семь утра, начиная с конца июня, когда ни то, что петь, но вырвать себя из сна после выходных героический поступок, достойный саги. Трудно представить, чем, если не садизмом, руководствовались организаторы, но расписание с жирной кляксой Вскотского в верхнем углу красовалось на стене, говоря любому, что культурой тут занимаются вплотную и непрестанно, не жалея живота подчиненных (даром, что музей).
Встав первым, со злорадством погремев в ванной тазами и хлопнув дверью, Илья вышел утром из дома с твердой убежденностью сегодня же выписаться из хора, проклиная робость первого дня, когда согласился в него вступить. Предложи ему сейчас, он бы показал дулю.
Скажем, что он уже неплохо освоился в новой жизни. Смятение, возвращавшееся порой, когда он вдруг просыпался и не мог понять, где находится, уступило место каждодневным заботам и интересам. В то утро, раздраженный сверх всякой меры, он вообще не вспомнил про свое злоключение, всю дорогу придумывая жалобу в профсоюз, которая должна была начинаться: «Руководство музея саботирует завоевания революции». Пролетарская ненависть к угнетателям всех мастей распирала его как паровозный котел. Первые из них Вскотский и Рюх каждый на свой манер должны были пасть жертвой сияющего меча правосудия: Вскотского обезглавить, Рюх отправить на Соловки.
Встретив за воротами только дворника тот еще не мел, а стоял, лениво оперевшись о черенок, Илья поднялся во второй этаж, к актовому залу музея, и сел у входа на стуле ждать компаньонов по вокальной мистерии, куда его ввергла гражданка Рюх и его собственное головотяпство.
Недовольство начинающего хориста стало еще большим, когда он понял, что не только явился первым, но станет единственным участником представления. В гулком фойе, заполненном бледным светом, ни души кроме него не было и, казалось, не может быть как на дне Марианской впадины, до которого никогда не доберутся ни ответственные работники культуры53, ни партактив разве в самом неблагоприятном исходе, в виде совершенно негодном для вокала.
Глубоко вздохнув, Илья назвал себя идиотом и с сомнением посмотрел на широкий как полати каменный подоконник, прикидывая, не улечься ли на него вздремнуть. Он почти решился и даже снял туфель с одной ноги, когда, вопреки волшебству момента, явился второй участник, шаркая подошвой по вощеному полу.
Руководитель хора маленький серый человек в битых очках на коротком вздернутом носу, опоздавший на четверть часа, обреченно посмотрел на Илью как смотрят на палача и тихо с ним поздоровался. Затем вздохнул и вяло подергал дверь которая (естественно!) оказалась запертой, так что пришлось еще бежать к вахтеру на проходную, который долго перебирал в связках, раздобыв не сразу искомый ключ огромный как секира образчик черной металлургии.
Когда помещение было вскрыто и «хор» с руководителем вошли внутрь, последний забрался в раковину сцены и принялся меланхолично копаться в своей бесформенной торбе, перебирая какие-то листы, вынимая, осматривая и складывая обратно. Наконец вытащил потрепанную тетрадь нездорового селитрового оттенка, установил ее на концертном «беккере», видавшем лучшие дни, и сам уселся за ним на пуф, рукой приглашая «хор» подойти к роялю.