Я зашел в приемную компании, где работал Масахико, и попросил вызвать его. Он сразу же спустился, и я извинился за опоздание.
Не переживай, успокоил меня он. И ресторан, и моя работа могут немного подождать, от них не убудет. Я договорюсь.
И он повел меня в итальянский ресторан поблизости. Заведение располагалось в подвальном этаже маленького здания. Похоже, Масахико был здесь завсегдатаем, потому что официант, только завидев его, не говоря ни слова, проводил нас в отдельную комнатку. Ни музыки, ни голосов людей то была очень тихая комнатка в глубине заведения. Стену украшал недурной пейзаж: зеленый мыс, голубое небо и белый маяк. Тема заурядная, но способна вызвать у зрителей настроение: почему б и нам не съездить в такое красивое место?
Амада заказал бокал белого вина, я попросил «Перрье».
Мне еще ехать обратно в Одавару, сказал я. Путь неблизкий.
Верно, вставил Амада. Но по сравнению с Хаямой или Дзуси еще куда ни шло. Я пожил немного в Хаяме. Летом выбраться оттуда в Токио прямо ад. Вся дорога сплошь забита машинами отдыхающих. Поездка туда-обратно работа минимум на полдня. В этом смысле дорога на Одавару куда свободней езжай в свое удовольствие.
Принесли меню. Мы заказали комплексный обед: закуска с сырокопченой ветчиной, салат со спаржей, спагетти с омаром.
Значит, ты наконец дозрел до того, чтоб заняться серьезной живописью, произнес Масахико.
Раз остался один, больше не нужно штамповать портреты ради заработка. Наверное, поэтому? И у меня возникло желание порисовать в свое удовольствие.
Масахико кивнул и сказал:
У всего есть светлая сторона. Даже самая толстая и мрачная туча с обратной стороны серебрится.
Заглядывать за каждую с обратной стороны не находишься.
Ну, я же это теоретически, сказал Масахико.
К тому же на мне, похоже, сказывается жизнь в том доме на горе. Безусловно, там идеальная обстановка для сосредоточенной работы.
Да, там особенно тихо. Никто не приедет туда, можно не беспокоиться. Простому человеку там может показаться уныло, но тебе я тогда решил предложить, зная, что такому, как ты, это будет нипочем.
Открылась дверь в комнатку принесли закуску. Пока расставляли тарелки, мы сидели молча.
Ну и, конечно же, большую роль играет мастерская, сказал я, дождавшись, когда уйдет официант. Мне кажется, в той комнате нечто прямо-таки подстегивает творить. У меня такое чувство, что именно в ней центр всего дома.
Если б дом был человеческим телом, там бы располагалось сердце?
Или сознание.
Харт энд майнд, сказал Масахико. Сердце и ум. Хотя, по правде сказать, мне там все-таки как-то неуютно. Слишком уж все пропитано запахом того человека. У меня до сих пор внутри такое чувство. Ведь пока отец жил в том доме, целыми днями он просиживал в мастерской и в одиночестве, молча писал свои картины. В детстве то место было неприкосновенной святыней, приближаться к ней было нельзя. Все это еще свежо в моей памяти. Поэтому когда приходится туда ездить, я стараюсь к мастерской не приближаться. Да и ты будь осторожен.
Чего же мне там остерегаться?
Чтобы тебя не обуял дух моего отца. Что уж там, он у него на самом деле очень крепкий.
Дух?
Ну да. Точнее сказать воля. Отец человек твердой воли. Такое может впитываться куда-то, где такой человек провел много времени. Как запах.
И что от этого становятся одержимыми?
Это не очень приятное и точное выражение. Наверное, лучше сказать подвергаются некоему влиянию? Силе того места.
Ну, не знаю. Я всего лишь слежу за домом я даже не знаком с твоим отцом. Поэтому, возможно, все и обойдется, такое бремя на меня не падет.
Да, сказал Масахико и отпил из бокала белого вина. Я-то его близкий родственник, поэтому должен держать ухо востро. А если дух этот идет на пользу творчеству, тем лучше.
А как себя чувствует твой отец?
Конкретно ни на что он не жалуется. Возраст. Десятый десяток все-таки. Силы уже не те. В голове сплошь каша, но пока еще ходит сам с палочкой, аппетит хороший, глаза в порядке, зубы целые. Представляешь, ни одного больного зуба! Не то что у меня.
Как его амнезия? Прогрессирует?
Да, похоже, он ничего не помнит. Даже меня уже не признает. Понятий «отец», «сын», «семья» для него больше не существует. Наверное, не видит и грань между «собой» и «другими». Хотя, если вдуматься, такая безмятежность, наоборот, к лучшему.
Я глотнул «Перрье» из тонкого стакана и после этих слов поддакнул. Томохико Амада не узнаёт в лицо даже собственного сына куда уж ему помнить о давних событиях его стажировки в Вене? То давнее время, вероятно, кануло в пропасть его сознания.
Но даже при этом в нем еще, похоже, теплится та воля, о которой я тебе сказал, словно бы с удивлением произнес Амада. Странное дело память улетучилась, а сила воли никуда не делась. Присмотришься и сразу понимаешь: перед тобой человек с твердой волей. Даже немного неудобно перед ним, что я, его сын, не перенял у него таких черт. Но что уж тут, у каждого с рождения своя стезя. С родителями нас связывает кровь, но это не значит, что нам передаются также их качества и способности.
Я поднял голову и посмотрел ему прямо в лицо. Редко бывало так, чтобы Масахико обнажал душу.